Олег Солдатов - Парус манит ветер

Мучительно вспоминая текст, он разболтанно заходил по сцене, нелепо размахивая руками и декламируя то, что помнил из роли. Догадываясь, что со стороны, вероятно, выглядит чудовищно, и от этого еще сильнее смущаясь, юноша заспешил, скомкал концовку и, судорожно вздохнув, остановился.

– Ну, ладно, молодец, – похвалил старик. – Садись, отдыхай. Не все сразу.

Тем временем сбегали за второй.

– Хотим танцевать! – капризно заявили девицы и устремились на сцену.

После третьей плясали все, и даже старик, не желая отставать, пустился в пляс.

Актриса с колдовскими глазами подошла к юноше и, обвив руками его шею, увлекла за собой. Едва их лица приблизились, она прижалась к нему, охватив его губы пьянящим поцелуем.

– Твои глаза, как голубые брызги! – жарко прошептала она.

Все это видели, а старик, лихо отплясывая, завопил:

– Сейчас нас всех изнасилуют!

– Хорошо бы! – поддержала одна из девиц.

В голове юноши стоял сладкий туман. Все произошло так неожиданно и замечательно, что он не мог в это поверить. Едва вновь зазвучала музыка, он устремился к актрисе, но она коварно отвернулась от него и, повиснув на шее кудрявого гитариста, прильнула к его губам с той же неистовой страстью, с которой мгновение назад целовала отвергнутого теперь юношу.

«Вот это да!» – подумал юноша, застыв на месте.

– Не грусти. Она со всеми так, – услышал он над ухом чей-то участливый баритон, – со стариком тоже. Она у него живет.

На мгновение юноша утратил дар речи. Кто-то бережно взял его под руки и, отведя в сторону, усадил на лавку.

– Уж я-то знаю, – заверил его баритон, принадлежавший толстяку с бакенбардами. – Они тут все друг с другом перетрахались, а старик к тому ж еще и голубой.

Юноша недоверчиво покосился на толстяка, но глаза у того были пьяные и честные.

– Слушай, парень, – обнял его за плечи баритон, – ты мне чем-то симпатичен, и поэтому я хочу дать тебе один совет. – Он сделал паузу и пожевал губами. – Беги отсюда, пока они тебя не сожрали!

– В каком смысле? – не понял юноша.

– В таком. Сам думай, в каком, – таинственно заключил баритон и погрузился в молчаливую задумчивость.

Безудержная пляска угасала. Близилась полночь; гасили свет, убирали со стола пустые рюмки и чашки, прятали недоеденную колбасу. Утомленные девицы разом закурили.

Юноша почувствовал страшную усталость; виски ныли, словно кто-то невидимый пытался просверлить их насквозь.

– Устал? – услышал он голос старика и, подняв голову, мучительно улыбнулся.

Старик весело глядел на него и, казалось, был очень доволен.

– Приходи завтра. Придешь?

– Не знаю, – замялся юноша, – может быть.

– Ну, гляди сам, – позволил старик. – У нас посещение свободное.

Юноша вышел за дверь, на ночном небе ярко горела луна; в сквере было тихо, лишь за деревьями шумел город.

Тем временем в подвале старик обнимал смеющуюся актрису.

– Что, Томочка, птенчик, думаешь, придет? – спросил он ее.

– Придет. Я чувствую, – ответила она и улыбнулась той зловещей улыбкой, какой улыбалась на сцене во время спектакля.

Но на следующий день юноша не пришел. Не пришел он и через неделю, и через месяц.

Иногда, по вечерам, он вспоминал свое приключение и поглядывал в сторону театра. Идти туда вновь ему не хотелось. Во-первых, из-за старика, а во-вторых, из-за той обидной истории с поцелуем.

Прошло полгода, прежде чем юноша вновь пришел в подвал и обнаружил там одиноко склонившегося над столом печального старика.

– Здравствуйте, – сказал он, спускаясь по лестнице.

Старик чуть качнулся на высоком табурете и поднял седую голову.

– Здравствуй, дорогой. Хе-хе, – улыбнулся он. – Заходи, пожалуйста. Чайку хочешь?

– Спасибо. А где все? – спросил юноша.

– А кто его знает? – погрустнел старик. – Разбежались…

Юноша осторожно присел. Чашки на столе сверкали малахитовой плесенью.

– Понимаешь, нет? – встрепенулся старик. – Каждый думает, что без него студия погибнет, и поэтому начинает вести себя соответствующим образом. Но это не так! Это глупость, произошедшая от недомыслия! – Он полез в пиджак, вытащил из кармана пачку сигарет и, достав оттуда одну, бросил пачку на стол. – Им всем кажется, что они теряли здесь время, что все это нужно одному только мне! А ведь это я научил их всему, что они теперь знают и умеют: правильно ходить, говорить, думать и чувствовать! – Он закурил, резко поднялся и нервно прошелся по залу. – Но они хотят только брать, хапать, а актер должен в первую очередь уметь отдавать, дарить людям то, что он накопил в своей душе, и если он этого не умеет или не хочет, то рано или поздно он бросает сцену!