– В том зале он.
Граф Дорсет, Джереми Элфсон.
***
Посол ходил в камзоле красном
по залу, нервничав слегка.
Движеньем быстрым однообразным
листы бумаг его рука
перебирала. То, читая,
готовил речь, то наблюдая
за стрелкой быстрою часов.
Казалось, в мыслях повторял он
всю важность тех прочтённых слов.
Он был типичный англичанин,
не скажешь: «лондонский он франт»,
скорее просто пуританин.
Русоволосый хвост на бант
был сколот сзади. На камзоле —
без украшений были полы.
Как видно, был он средних лет.
Оборки тонкие манжет,
на коих лент и кружев нет,
как будто были дополненьем
к тем строгим, сдержанным движеньям,
когда в который раз листы
перебирал он с напряженьем.
Лица неброские черты —
бледны. Усталостью с сомненьем
глаза его омрачены.
Решимость на лице читалась,
но всё же верх брала усталость.
И думал он: «Труды тщетны.
Теряю время я часами.
Что говорить мне с дикарями?
Теперь не избежать войны.
Сулят всё те же результаты
и предстоящие дебаты.
Теряю время. Объяснить
что-либо им? Да невозможно!
Король и тот – чуть что – за ножны.
А от вассалов ожидать
тогда чего? Безумцев рать!»
Открылись двери. Во мгновенье
его былое выраженье
лица сменило удивленье.
То был король, а то – вассал?
Вошёл Уильям гордо в зал
не в килте, – в светлом одеяньи
что стоит, будто, состоянье.
Наряд брильянтами блестит,
златыми нитями расшит.
Элфсон невольно поклонился.
Сдержал улыбку Вильям. Да,
эффектом власти он гордился.
и руку протянул тогда,
назвавшись герцогом Роксбургским.
Спросил с участием посла:
– Скажите: в замке Эдинбургском
как должно приняли вас?
[Посол]
– Как
того заслуживает враг!
[Уильям]
– Я сожалею, сэр. Помочь я
хочу враждебность устранить
и вас в обратном убедить.
Переговоров полномочья
мне делегировал монарх.
[Посол]
– О, я – в растерянности. Ах,
признаться честно, я уж думал,
меня с конвоем из страны
король ваш выставит. Всю сумму
негодования должны
сносить послы? Я уваженья
прошу к себе! И так вдвойне
я терпелив, чем должно мне.
[Уильям]
– Я приношу вам извиненья
за то монарха нетерпенье.
Надеюсь, общий мы язык
отыщем на переговорах.
А правоту в подобных спорах
не установит меч и штык.
(Элфсон – само был удивленье:
как так шотландец извиненья
приносит в пользу англичан?)
[Уильям]
– Для блага мы обеих стран
собрались здесь.
[Посол]
– Для обсужденья
условий стран объединенья!
На мирных, верьте мне, правах.
– Ах, мистер Элфсон, всё – не просто:
у вас – один закон, в горах —
другой. Процентов девяносто,
что тот союз не благо, – крах
навлечь на две страны способен.
Закон равнинный чужероден
для горцев. Вспыхнет новый бунт.
[Посол]
– Растёт число разбойных хунт
у вас в Шотландии. Из черни
они все выходцы. Но знать
(уверен я) подобной скверне
когда не будет потакать,
мы наведём порядок общий.
И вам и нам так будет проще.
– Так вы хотите, сэр, сказать,
что мы восстаньям потакаем?
Я вас уверю: это – ложь.
Но ваш порядок нашим краем
не будет править всюду сплошь…
[Посол]
– Мы только помощь предлагаем
и вас ни в чём не обвиняем.
Поверьте мне: из года в год
к объединенью всё идёт
для блага наших экономик…
Учтите, внешний долг велик.
Восстанье – этому виновник.
А вы – из тех, кто уж давно вник
в дела. Войны ведь страшен лик!
– Я мир отстаивать намерен.
Без распрей новых, я уверен,
мы можем сделку заключить,
что стать приемлемой способна
для стран обеих.
[Посол]
– Что угодно
вам будет, герцог, предложить?
– Я предлагаю не спешить.
Возможно наших стран сближенье,
проникновение культур,
в грядущем даже без сраженья.
Но ныне крепнет чересчур
народное сопротивленье.
Поскольку ваш король прислал
гвардейцев ваших и немало.
– Поскольку вы для нас – вассалы,
а ваш король обман избрал.
Читать дальше