Виктор Кириченко - Берегиня. Романтическая повесть

Не веря в спасение, он долго боялся пошевелиться, и только фыркал и отплёвывался от снежной пыли, забившей нос и горло. Потом, чуточку отлежавшись, закрепился, как мог, и пополз к оглоушённому Славяну.

Кто звал его – выяснить не удалось. Да он и не стал. И так всё было ясно. В команде на такое обращение была способна только Ленка, но от неё удалось найти лишь кокетливую самовязанную шапочку. А Пьер исчез и вовсе бесследно. Неделя поисков ничего не дала. А потом сломалась погода, и они сами еле-еле унесли ноги…

***

В эту зиму тропинка до избушки едва просматривалась в глубоком снегу. Ни Витасик, ни Славян, ни Червонец нынче вовсе не рвались из домашних стен. Наелись мужики свободы и романтики по самое не могу…

Паганель вполне понимал друзей. Шок, пережитый на Победе, самой роковой вершине советских альпинистов, залечить могло только время. И залечит, куда денешься: просто слишком мало его прошло…

Пробираться в одиночку по занесённой тропе было непросто. И, скорее всего, бессмысленно. Веры в то, что Наташка всё-таки появится, у него почти не осталось. Только пока не хватало решимости признать это. И потом… куда денешься от надежды, даже если не осталось веры? А от любви куда денешься?

Идёшь от автобусного кольца – ждёшь свежих следов на тропе. Сидишь в пустой избушке – ждёшь шороха знакомых летучих шагов. Уходишь – ждёшь, что вот-вот из-за ближайшего поворота навстречу покажется тоненькая фигурка, припорошённая снежком. Должна же она здесь появиться, в конце концов? Не может не появиться! Или новогодние сказки сбываются только в детстве?..

Боль зародилась под утро. Сначала Паганель подумал, что просто заныли ломаные минувшим летом рёбра. Перелёг поудобнее – очаг боли сместился… То ли к сердцу, то ли под мышку… Или в пищеводе застряло что-то большое, острое и неповоротливое? Изжога? Непонятно…

Санька поднялся, зажёг свечу. Черпнул из котелка на печке тёплого чая. Осторожно глотнул раз, другой. Неприятное ощущение вроде бы улеглось… Он поворошил угли в печурке и бросил на них пару колотых полешек. Прикрыл дверцу и посидел несколько минут, бездумно вслушиваясь в потрескивание занявшегося пламени. Ещё раз глотнул чаю и прилёг, отвернувшись к стене. Всё было спокойно. Почудилось!

Второй приступ опять начался с заунывного ощущения неустроенности чего-то в организме. Незнакомая ноющая боль нарастала исподволь, а её пик, резанувший тело от ступней до висков, ошеломил. Так у него ещё не болело ничто и никогда! Санька затаил дыхание, мучительно пытаясь уловить, откуда исходят болевые залпы, пронизывающие всё его существо. Лоб был в испарине, сердце колотилось с сумасшедшей скоростью, а сознание плавало в вязком омуте гнетущего ожидания чего-то жуткого…

И опять всё отступило. Паганель, медленно приходя в себя, лежал на топчане у печки. Ему теперь страшно было просто пошелохнуться. Боль будто бы затаилась, свернулась в клубочек и ждёт чего-то… Или ушла? Наверно, ушла. Надо бы уснуть, пока не вернулась…

Не успел… Крохотный очаг боли, нудновато ворочавшийся где-то в грудине, стал разрастаться, превращаясь в липкое мохнатое чудовище, впиваясь в тело цепкими беспощадными щупальцами. В сознание прорвался чей-то вопль, перекрывший колокольно звенящий в висках стук сердца. Потом всё куда-то пропало…

***

– Ну вот, более-менее… – Виталий стряхнул градусник.

– Сколько? – спросил Червонец.

– Тридцать семь и шесть…

– Ну, даёшь! Это же…

– Смотря с чем сравнивать. У него под сорок было вчера!

– Грипп?

– Не знаю, не знаю… На грипп не очень похоже. И хрипов нет. Разве что какая-нибудь экзотика? Но вряд ли… Откуда бы ей здесь взяться? Мне сначала показалось – аппендицит. Но и там всё спокойно. Даже не знаю, что предположить. В город выберемся – надо его ко мне в клинику. Может, кардиограмма что покажет…

Виталий осторожно прикрыл Саньку спальником и потянул Юрика в дальний уголок избушки, где у стола возился с ужином Славян. Первое, что, по его мнению, надо было сейчас Паганелю, это хорошенько проспаться в тепле.

Так получилось, что Червонец, не дождавшись Саньку к новогоднему столу и не застав его дома на следующий день, переполошил друзей и чуть ли не силком оторвал их от телевизоров, где повторяли бессмертную «Иронию судьбы». Прихватив домашней снеди и бутылочку, они двинулись на Китайку, с удовольствием подкусывая сверхчувствительного приятеля. Тем более после того, как распознали на снегу Паганелевы следы сорок шестого размера. Ну захотелось человеку уединиться – так какие проблемы? Жаль, конечно, что так и не обозначилась Санькина дивчина. Но опять же, кто его знает, что там у них не сложилось? Молчит ведь… Может, сам и дал от ворот поворот? Жаль, жаль… Девчоночка-то была славная! Но, как говорится, се-ля-ви…