Виктор Кириченко - Берегиня. Романтическая повесть

Пройти здесь он должен сам, иначе к чему всё прочее? Зачем тогда соваться в экспедицию, куда наконец-то его пригласили красноярские пижоны? Какой смысл варить бесконечные трубы в галереях плотины, копать землю на опостылевшей даче, даже бегать на Борус с келдышевскими «непугаными идиотами», если не под силу окажется главная мечта в жизни – ступить на вершину если не Эвереста, то хотя бы пика Победы?..

– Андрей! – Медведь сначала даже не понял, откуда донёсся голос Келдыша. Потом сообразил, что Шурка забежал наверх по тропинке:

– Прими перила! Не дури!

Андрюху затрясло. За кого его принимает этот непрошеный благодетель? Он сцепил зубы и начал, наконец, многократно обдуманное движение: рука, левая нога… Боли не оказалось! Дальше правая, опять левая… Держит! Пошёл!!!

Приняв Рыбу на верхней станции, принципиально устроенной им в полуметре от загнанного в шпур металлического анкера, Медведь даже не глянул в сторону Келдыша, сматывавшего свои бесполезные перила. Собрал в бухту связочную верёвку, покидал в рюкзачок молоток, крючья и карабины, и стараясь не прихрамывать, пошёл по тропинке вниз.

Можно, можно собираться в экспедицию! Обузой он там не будет.

– Санечка, а ты мою шапочку не подобрал? – спросила Ленка, деловито вычёсывая снег из своей роскошной золотистой гривы. – А?

Санька почему-то не сумел ничего ответить. Рот вроде бы открывался, а звук не шёл.

– Ты чего, Санечка? – Ленка удивлённо уставилась на него. – Язык проглотил?

Он наконец-то всё понял: дурной сон кончился! Всё на своём месте! Ленка нашлась! Какая она всё-таки красивая!..

Звук по-прежнему не шёл, но губам-то растянуться от уха до уха ничто не помешало. Хорошо-то как!.. Ленка живая!

На Ленку Санька мог глядеть часами. Настолько оглушительна была красота, роднившая её со знаменитой тёзкой из «Войны и мира»! Хотя как ещё подходить к таким категоричным понятиям… Червонец, весьма и весьма подкованный в столь трепетном вопросе, однажды то ли в шутку, то ли всерьёз развил целую теорию о взрывной силе женского обаяния. Одних представительниц прекрасного пола он сравнивал с фугасными снарядами, в клочья размётывающими выбранную цель, других, составляющих по его мнению подавляющее большинство, – со снарядами осколочного действия с широчайшим радиусом поражения. Что же касается Ленкиной красоты, то она ассоциировалась у Червонца с кумулятивным снарядом, прожигающим любую броню.

Любую или не любую – это ещё как сказать… Был момент, когда Паганелю померещилось, что решающий залп готовится именно в его сторону. Нет, действительно померещилось. И осталась от тех иллюзий только одна, жутко смешная теперь фотокарточка…

А вот слоновью шкуру своего Пьера – Петрухи Безухова – Ленка прожгла разве что не навылет. И вообще, у близких друзей было очень серьёзное подозрение, что за десять лет Безуховы так и не выбрались из затянувшегося медового месяца. Ничем иным, по мнению многих, невозможно было объяснить неукоснительное участие Ленки в самых головоломных восхождениях мужа. Как и многозначительные взгляды, которыми эти два психа обмениваются в не предназначенных для этого местах и ситуациях… Но какое дело остальному миру до дыры в Петрухиной шкуре? Тем более если от влюблённой женщины на весь этот мир веет простым и добрым человеческим теплом, начисто лишённым паскудного осколочно-фугасного эффекта?

Саньку, кстати, в своё время именно такая постановка вопроса очень быстро привела в чувство…

***

– Молодой человек, кольцо! Вам куда?

Кто-то тронул Саньку за плечо и осторожно пошевелил. Он вздрогнул и открыл глаза.

– Лен?!.

– Кольцо! – вежливо, но настойчиво повторила женщина-кондуктор. – Вам здесь выходить?

Паганель кивнул, поднялся, прошёл к передней двери и спустился на перрон.

– С наступающим! – крикнула ему вслед женщина.

Он обернулся и опять кивнул. С шипением закрылись двери. Ледяной ветер, вывернувшись из-за отъезжавшего автобуса, хлестанул позёмкой в лицо. Санька зажмурился.

Дурной сон вовсе не окончился…

Пылевая лавинка, совсем пустяшная, ударила в спины уже спускавшейся с вершины команде, смахнув с крутого ледового склона две связки – Ленку с Пьером и Паганеля со Славяном. Паганель мало что сумел запомнить о тех трагических секундах, настолько неожиданно и быстротечно всё произошло. Лёгкий хлопок сзади… Предостерегающий окрик Витасика… Шипение – сначала вроде бы безобидное, а потом разом перешедшее в оглушающий свист… Белое месиво, в котором его колотило и кувыркало, с каждым мгновением стаскивая к скальному сбросу… Чей-то отчаянный крик: «Сашенька-а!!!»… И неожиданная опора под клювом ледоруба там, где вроде бы уже не за что было зацепиться… Рывок от натянувшейся верёвки…