Кассия Сенина - Траектория полета совы

Правда, пиво разочаровало: хоть и сделанное явно где-то неподалеку, с окружающей идиллией оно никак не гармонировало, и после пары глотков Феодор понял, что напиток ему не осилить. Пришлось прогуляться до мусорных контейнеров. Однако бросать внутрь полную бутылку было, пожалуй, нехорошо, а выливать – лень. Киннам поставил пиво рядом с ящиком, предназначавшимся для стекла, и зашагал в сторону террасы. Но не успел он сделать несколько шагов, как услышал сзади:

– Э… простите! Вы допивать не будете?

Обернувшись, великий ритор увидел бородатого человека, на вид чуть постарше его самого. Черные, с заметной проседью, кудри незнакомца были нечесаны, а пожалуй, и немыты. На нем была застиранная красная рубаха в клетку, коротковатые выцветшие штаны и спортивные тапочки. В руке он держал Киннамовскую бутылку и смотрел кротко и вопросительно: дескать, не будет ли потом претензий?

– Нет, не буду, не нравится оно мне, – ответил Феодор и вдруг почему-то спросил: – А вы что, специально меня ждали?

– Почему специально? Мы просто вот тут давно сидим. – Бородач показал на ближайший шалашик; вход в него завешивало нечто вроде черного флага с надписью красной краской: «Армия Гномика». – Хотите – присаживайтесь к нам, у нас место есть, а там едва ли.

Великий ритор посмотрел в сторону веранды: пожалуй, она и впрямь полна… Между тем из-за флага высунула голову женщина, быстрым взглядом окинула Киннама с головы до ног и ловко выбралась наружу, отряхивая невидимые крошки с синего дорожного комбинезона. Возрастом около тридцати, женщина, хоть и полноватая, была весьма миловидна: пышные черные волосы, перехваченные на затылке блеклым бантом, задорные карие глаза, ярко напомаженные губы, круглые щеки в ямочках.

– Да-да, – приветливо закивала она, – идите к нам, у нас уютно.

При этом она бросила на Киннама такой томный взгляд, что великий ритор мысленно хмыкнул. Но приглашение решил принять – почему бы нет? На разбойников эти люди не походили, а случайные знакомства Феодор с некоторых пор полюбил, чувствуя, что для творчества необходимы новые впечатления.

– Что ж, спасибо за гостеприимство! – Он широко улыбнулся и пробрался за пиратскую занавеску. Здесь было темновато, но уютно, хотя не особо чисто. На столе – несколько бутылок из-под пива, куски хлеба и рыбьи кости. Из угла таращился на незнакомца малыш лет трех. Киннам кивнул ему: – Привет! Как тебя зовут?

Но ребенок, продолжая смотреть на него не отрываясь, сделал вид, что ничего не слышит.

– Вы не обращайте на него внимания, он к вам пока привыкнет, – проговорила женщина, быстро расчищая для Кинама место за столом. – Мы редко куда-то выбираемся, ему всё в диковинку.

– А куда вы сейчас выбрались?

– На концерт Гномика, – невнятно пробулькал мужчина, отхлебнув изрядно из трофейной бутылки. – Это тут в горах, недалеко уже, но вот, застряли, – пояснил он, вытирая усы.

– В горах? – слегка удивился Феодор.

– Ну да, – пояснила дама, – он ведь выступает на квартирах, в домах. Есть тут одно имение с хорошими хозяевами, они сегодня вечером принимают народ.

– Простите, а Гномик это кто? – спросил Киннам и по взглядам, которыми обменялись его новые знакомые, сразу понял, что сильно упал в их глазах.

– Поэт такой есть, рапсод, – объяснил мужчина. – А Гномик это производная от гномической воли, между прочим.

– Вот как? Намек на то, что он творит только то, что хочет сам?

– Да, у него очень много песен про свободу! – сказала женщина. – И про то, как этот ужасный мир нас калечит…

– О свободе, кажется, пишут, когда ее не хватает?

– Конечно! – Мужчина кивнул. – А разве ее бывает слишком много?

– У нас – точно нет, – ответил Киннам задумчиво. – У нас всё время хочется еще. Но я вполне допускаю, что иногда человеку может показаться, что свободы слишком много. Как сказал один английский поэт: «Когда я влюблен, то редко говорю о свободе, не подумав хорошенько».

– Это весьма частный случай. Мы, скорее, сами себя загоняем в рамки, которые мешают и жить, и верить, и… вообще всё мешают!

– Это какие же рамки?

– А когда придумывают себе кучу дел, начинают работать на трех работах, суетятся, лишь бы не оказаться на свободе, когда только ты и Бог.

– Это по разному бывает, – ответил Киннам, глядя своему странному собеседнику в глаза, где читалось слишком много и в то же время маловато, потому что непонятно было, чего в этом человеке больше: ума, насмешки, упрямства или юродства, почти безумия. – Думаю, если кто-то действительно хочет постоянно быть с Богом, то ему не помешают ни три работы, ни что угодно еще. Но оставим Творца, я лично не религиозный человек. Я лишь хочу сказать, что часто мы связываем себя обязательствами не из боязни свободы, а потому, что людям важно что-то делать для самовыражения, для того чтобы помочь другим, для удовлетворения жажды знаний, да мало ли для чего еще. Разве не так?