Кассия Сенина - Траектория полета совы

Однако сейчас, вновь усевшись в глубокое кресло в приемной ректора Академии, она почти готова была решиться на приобретение более «неприличной» одежды. Прежде, парясь на жаре в своих юбках, Афинаида, по крайней мере, воображала, что терпит ради Христа, но в последнее время она стала сомневаться, что Ему есть дело до длины ее юбки. А разговор с Киннамом о православии и вид его секретарши еще больше поколебали ее представления о том, как следует одеваться благочестивой христианке… И разве она является таковой? Не успела немного пообщаться с красивым и умным мужчиной, как он уже занял ее мысли – какое тут благочестие! Но даже независимо от этого, не лучше ли ей одеваться так, как принято в ученых кругах? Не очень-то приятно, когда на тебя косятся… А что мог подумать Киннам о ее благочестивом наряде при их знакомстве? Нет, об этом лучше вовсе не знать! Теперь-то он, конечно, понимает, почему она так одевается, но…

Она попыталась вообразить, как бы выглядела в юбке длиной до колен, сидя в таком кресле, заложив ногу на ногу – поза, которую Лежнев считал неподобающей даже для мужчин, а насчет женщин говорил, что «так сидят только блудницы», всегда вспоминая историю из жития святого Арсения Великого о том, как старцы дали ему понять, что класть ногу на ногу неприлично для монаха… «И для благочестивого христианина вообще!» – добавлял Лежнев. Глядя на Элен, которая нимало не стеснялась класть ногу на ногу, несмотря на то, что у ее юбки почти не было длины, Афинаида подумала: что, если ей рассказать эту историю? Наверное, она бы долго хохотала…

Тут дверь ректорского кабинета открылась и вышел Киннам в сопровождении невысокого крепко сложенного мужчины в кремовом костюме, русоволосого, круглолицего, с добрыми серыми глазами. Великий ритор был без пиджака, в темно-синих брюках и белоснежной рубашке, две верхние пуговицы на ней были расстегнуты. Оба мужчины улыбались: они явно только что закончили веселый разговор. Киннам был в этот момент так красив, что от одного взгляда на него у Афинаиды занялось дыхание. Оно еще не успело восстановиться, как великий ритор сказал:

– Добрый день, Афинаида! Рад вас видеть! Вы принесли на подпись план диссертации?

Эти совершенно обычные слова произвели на присутствующих впечатление самое разное. Афинаида сумела неожиданно ловко подняться с кресла, но не смогла сразу справиться с дыханием и лишь проговорила:

– Здравствуйте!

Глаза Элен округлились: она явно не ожидала, что ректор уже перешел с госпожой Стефанити к запанибратскому общению просто по имени, и немедленно принялась буравить Афинаиду придирчивым и подозрительным взглядом. Коллега Киннама с любопытством посмотрел на девушку и спросил, повернувшись к ректору:

– Новая аспирантка, Феодор? Твоя?

– Моя. – Киннам улыбнулся. – Познакомьтесь, Афинаида, это профессор Василий Кустас, специалист по античной и ранневизантийской философии. Если у вас возникнут какие-то вопросы в этой области, смело обращайтесь – у него в голове целая энциклопедия! Василь, прошу любить и жаловать: Афинаида Стефанити, изучает византийский роман и, я уверен, скоро тоже станет хорошим специалистом.

– Рад нашему знакомству! – обратился Кустас к девушке. – Вам очень повезло, госпожа Стефанити, у вас будет прекрасный научный руководитель! По какой теме вы собираетесь писать работу?

– Об аллегориях у Евмафия Макремволита, – еле слышно ответила Афинаида. «Моя», сказанное великим ритором, всё еще звучало в ушах, наполнившись в ее воображении таким смыслом, какого, разумеется, не было, но Афинаида не могла отогнать соблазнительный помысел и оттого всё больше краснела. Киннам, заметив, что она вряд ли в состоянии складно говорить, продолжил за нее:

– Тема богатая, и я думаю, Афинаида прекрасно справится с ней! Прошу вас, Афинаида, пройдите в кабинет, через минуту я присоединюсь к вам.

Она была бесконечно благодарна ему за эту реплику, неловко кивнула его спутнику и поскорей скрылась за дверью кабинета. Там она села на неглубокий кожаный диван с высокой спинкой, стоявший у стены под портретом императорской четы, и подумала: «Нет, так нельзя! Если я и дальше буду так себя вести, то это… это просто всеобщая потеха! Господи, как же мне взять себя в руки, как же научиться вести себя… ну хотя бы как Элен! Она ведь каждый день его видит, разговаривает с ним, варит ему кофе, и так одета, и известно, о чем мечтает, если верить Мари… Но не краснеет же она, как дура, не теряет же дар речи перед ним!»