Петр Пильский - Тайна и кровь

На минуту я растерялся. Я чувствовал, как борюсь с моей нерешительностью. Эта встреча застала меня врасплох.

— Я не понимаю, что вам нужно от меня. Зачем вы меня искали? Между нами — пропасть! Между нами стоит кровавый призрак…

— Никакого призрака!.. Поймите меня…

Мы шли рядом. Не мог же я бежать от этой женщины на улице, будто преследуемый и спасающийся… от чего?

Мария Диаман продолжала:

— Я хочу только одного часа беседы… Ничего другого…

— Нам не о чем говорить.

— Я нуждаюсь в ваших советах.

— Моих? Советах?

— Да, да… Именно в ваших! Никто другой мне не может помочь…

— Но в чем?

— Ах, как неудобно обо всем этом рассказывать на улице… Но пусть… Я хочу уйти…

— Куда?

— Уйти совсем… Перейти границу… Я совершенно изнемогла…

— Что же вы от меня хотите?

— Указаний… Вы один можете мне посоветовать, как бежать…

— Куда?

— В Финляндию!..

На минуту в моем мозгу вспыхнуло злое подозрение:

— Ловушка!.. Она хочет узнать сеть наших агентов.

Мысль зажглась и погасла.

Не смешно ли? Чего я испугался? Какая сеть? Где наши агенты? Все давно разрушено и погибло.

Ее голос звучал искренне и грустно. В нем слышалась боль. Я взглянул на Марию Диаман. Предо мной была загнанная, растерявшаяся, умоляющая женщина:

— Вы не можете себе представить, как все мне надоело… Эта грязь… Эта грубость… Эти наглые люди… Эта охота за мной… Эти гнусные предложения… О о-о! если б вы все знали!.. Помогите!..

Я почувствовал, что уступаю. Такой мольбе нельзя отказать. Когда женщина просит ее спасти, разве можно оттолкнуть?

Я сразу представил себе, как ее преследуют, оскорбляют, как она беззащитна и слаба.

Я сказал:

— Мне хочется быть с вами откровенным до конца… Даже теперь, после всего, что произошло, мы можем с вами говорить прямо, точно и честно. Вы понимаете, как вы виноваты…

— Да, конечно… Все-таки не так, как вы думаете… Я совсем — не зверь, я — не предательница… И уж, конечно, я не за них… Даю вам честное слово: я с вами искренна. Я хочу бежать из этого ада… Клянусь вам, это — не простые слова.

— Вы идете на рискованное дело… Это не так легко.

— Я знаю.

— Вы можете кончить очень плохо.

— Пусть!..

— Вас могут поймать на границе, и тогда…

— Все равно.

— Вас могут убить.

— Я ничего не боюсь… Мне все надоело… Лучше смерть, чем такая жизнь. Я разбита.

— Но что ж я вам могу посоветовать?

— Я не знаю… Скажите, где перейти, как добраться… Вам это известно лучше, чем кому-нибудь… Вы переходили границу…

— Да… конечно… но все это было…

— Ради Бога, ради всего, что есть для вас святого в жизни, научите!

Я остановился. Остановилась и она.

Мы были на Троицкой. Пред нами, напротив, высился дом гр. Толстого. Кажется, это — № 15.

— Ну что ж, хорошо… Но где же мне вам все это объяснять? Ведь не на улице же.

— Где хотите… Как вы скажете, так и будет.

Я стоял и думал: куда идти? Мария Диаман равнодушно шептала:

— Как хотите, куда хотите… Как скажете, так и будет.

Я быстро соображал:

— К Кириллу? Невозможно! Этот вытолкнет, а может быть, и убьет… Не к Трофимову же… Не хватало этого!

— К Жене?

К Жене! Но она встретит меня, как врага, неприступная в своем холодном презрении к убийце любимого человека. Да, любимого, в этом у меня не было теперь никаких сомнений.

— Но куда же?

Будто угадав мои мысли, эту причину моей растерянности, Мария Диаман робко предложила:

— Может быть, ко мне?

— К ва-ам? Но вы шутите.

— Нет, я не шучу… Вам нечего бояться… Во-первых, за мной никто не следит. Во-вторых, прежнего швейцара нет. Вас никто не знает. Мы пройдем в полной безопасности… Поверьте мне.

Я пожал плечами. Не все ли равно? Кроме того, если я поверил ее искренности, — а в эту минуту я верил, — то почему я должен ждать западни у нее на квартире? Ведь она сама предлагает назначить место по моему собственному выбору.

И я все-таки захотел ее испытать.

— Хорошо, пойдемте, я знаю одно место… Там мы поговорим.

Я пошел чрез проходные ворота толстовского дома. Они выводили на Фонтанку. Мария Диаман безропотно шла за мной.

На набережной я заявил:

— Хорошо, к вам!

Тем же спокойным, совсем безразличным тоном она ответила:

— Ко мне так ко мне.

Мы подошли к дому, где она жила. Боже мой, как все это памятно, как знакомо, как тяжело!

Отворили дверь — вот он, этот вестибюль, через который я вышел тогда, в тот снежный день, и дерзко минул часового.