Виктор Пахомов - Захват «Генерала» и Великая паровозная гонка

Наконец мост через Стоун-Ривер был закончен, и нам было очень приятно видеть, как по нему идет первый поезд – из Нэшвилла и нагруженный разным армейскими припасом. На следующее дивизия получила приказ снабдить каждого солдата трехдневным пайком. Это был верный признак того, что мы идем дальше. Наши пропавшие товарищи все еще отсутствовали, а на Юге было тихо. Беспокойство генерала Митчела и полковых офицеров 2-го Огайского, а особенно командира моей роты капитана Сарратта, и моего друга капитана Митчела, было понятно каждому.

Незадолго до начала марша, когда, уложив свои пайки в ранцы и свернув палатки, мы ждали команды «вперед», капитан Митчел подошел ко мне и шепотом произнес одну фразу, которая словно электрический ток поразила меня. Он сказал – буквально: «Миллс вернулся и сейчас он с докладом в штабе». Стоя на своем месте в строю, я не мог ему ни ответить, ни вопроса задать, я просто переполнялся догадками. Означает ли это, что если наши ребята достигли цели, то теперь, когда коммуникации врага разрушены, мы теперь тоже внесем свой вклад в великое дело – быстро и далеко продвинемся на юг? И тогда нас ждут тяжелые бои и душераздирающие сцены, причем очень скоро. А может их постигла неудача? Если так, тогда, возможно, будет создан другой тайный отряд, – и тогда я тоже стану участником этого опасного рейда. В любом случае, я был рад возвращению Миллса, и я знал, что, когда у меня появится возможность поговорить с ним, я узнаю все. Поскольку рота «K» – рота Митчела – шла непосредственно за моей, такая возможность, пусть даже на марше, не заставит себя долго ждать.

Вскоре прозвучала команда «марш!», и колонна двинулась на юг, к Шелбивиллу, находившемуся примерно в пятидесяти милях отсюда. До полудня я покинул свою роту и разыскал Миллса – и, когда мы шли свободно, вне строя, как это разрешалось на время долгих маршей, нам было нетрудно держаться колонны, но в то же время, достаточно далеко от других солдат, чтобы иметь спокойный разговор наедине. Вся история приключений моего родственника полностью открылась передо мной. Я убедился, что рассказ Митчела абсолютно правдив, а кроме того, теперь, те огромные трудности, с которыми можно было столкнуться в такой экспедиции, стали намного очевиднее. Миллс рассказал мне, что в первую очередь, он и его товарищи переоделись в гражданскую одежду, а свои мундиры и оружие оставили в лагере. Затем, под руководством Эндрюса, они отправились в горы, на восток от нашего лагеря, выдавая себя за притесненных федеральной армией беженцев из Кентукки и, таким образом, через четыре дня добрались до Чаттануги. Мой друг очень красочно изобразил мне, в каких тонах и выражениях ему пришлось оскорблять Союз, и поддакивать похвалам вождей и идей Сецессии. Его отряду не пришлось испытать особых трудностей в том, чтобы прослыть группой хороших мятежников. Человеку, который вернулся первым, повезло намного меньше. Из Чаттануги они на поезде доехали до Атланты и, в назначенный срок, добравшись до нужного места, расселились по нескольким отелям и роскошно прожили (у них было много денег) целых три дня. Каждый час Эндрюс ожидал прибытия того машиниста-конфедерата, о котором мне говорил Митчел. Но он так и не появился. Его пытались найти – очень осторожно, поскольку проявлять излишне настойчивое любопытство было весьма рискованно.

– И как вы себя чувствовали во время этого ожидания? – поинтересовался я.

– Я чувствовал, что мне очень хочется вернуться обратно в лагерь и больше никогда не возвращаться в этот город, – ответил Фрэнк. – Слушать проклятия и угрозы в отношении всего, что касалось Союза, но при этом сохранять спокойствие или поддакивать, было просто невыносимо. А те люди, что тоже жили в этой гостинице, каждый день страстно желали узнать, кто я, и я был вынужден врать им напропалую, но, в конечном счете, я не выдержал.

– Ты действительно боялся быть раскрытым, Фрэнк? – спросил я. – Ты полагал, что твоя жизнь в опасности?

С большим пафосом он ответил:

– Никакие деньги не соблазнят меня вновь оказаться в таком положении. Еще немного, и я бы точно сбежал.

Фрэнк был таким же храбрым, как и любой другой человек. Я видел его невероятно хладнокровным и собранным в такие опасных ситуациях, когда другие из его роты, дрожали от страха. У меня даже в мыслях не было, что он преувеличивает рискованность его тогдашнего положения и, имея глубокий личный интерес касательно этого дела, я спросил его прямо: