Василий Лягоскин - Далеко от Земли. Часть первая - Ученик Древних

– Лэр, – почти прошептал он, не решаясь поднять головы, – я не смею сказать…

– Что ты там бормочешь? – рыкнул на него Глава, поворачиваясь, перетекая на месте всем корпусом так, что Лия даже не успела моргнуть, а перед ней снова нарисовалась замершая до судорог спина отца, – говори громко и ясно.

– Да, лэр, – старый слуга тоже выпрямился, – я принес дурную весть. Ваш сын, лэр…

– Что с Армонвиллем?! – вскричал в бешенстве Глава.

Слуга попятился назад, но головы опустить не посмел. И даже вполне крепким голосом завершил послание:

– Лэр, медкапсула не смогла помочь вашему сыну. Он… умер!

– Что?!! – теперь уже взревел аграф, – как это может быть?! Этого просто не может быть!!

Спина, и плечи, и вся его фигура на мгновение потеряла свою стройность; каким-то неведомым чувством Лия поняла, что Глава осознал и принял непоправимое. Но жалеть отца она не стала. Напротив, ее губы попытались раздвинуться в злорадной усмешке, но… Глава повернулся уже медленно, переступая ногами как каменный истукан. Его лицо, опять замершее напротив девичьего, было спокойным; это было спокойствием смерти. И оно обещало ей то, что невозможно было выразить словами. Хотя аграф попытался.

– Ты будешь жить, отродье Тьмы, – почти ласково пообещал он, – жить долго. Жить и мучиться. Это я тебе обещаю. А для начала… Для начала мы, доченька, попробуем вот это…

За спиной Главы громко икнул слуга. Это «доченька», впервые за четверть века покинувшее уста отца, означало для прислужника неминуемую смерть. В руках аграфа, тем временем, оказалось что-то металлическое, с острой зубастой пастью, в которой могла поместиться голова юной аграфки. Агрегат хищно щелкнул; один из его зубьев ткнулся в середину девичьего лба, и пополз вниз, и вправо, к глазу, оставляя за собой кровавую полосу. Лия зажмурила глаза что было сил, и потому не могла увидеть, кто и где негромко произнес слова, заставившие зуб остановиться, не дойдя пары сантиметров до глаза, и впиться в лоб с такой силой, словно теперь ей хотели пробить черепную кость.

– Нет, – произнес кто-то неизвестный негромко, но так властно, что даже Лия, висевшая на цепях, постаралась выпрямиться вдоль стены, – остановись, Глава. Королевству нужна эта девочка.

Отец скрипнул зубами. Он, кстати, уже стоял спиной к девушке, и, естественно, лицом к аграфу совершенно непримечательной внешности, который стоял в проеме открытой двери. Несомненно, Глава знал этого аграфа. Потому что не взорвался бешенством, не швырнул в незнакомца (незнакомца – для Лии) механизм, что держал в руках, или что-нибудь потяжелее. Нет – он согнул спину, никогда прежде не гнувшуюся в присутствии дочери, в достаточно глубоком поклоне, и не менее уважительно приветствовал «гостя».

– Я рад принимать в своем доме тебя, Второй Советник королевства. Слуги проводят тебя в подобающие тебе покои, пока я завершу здесь Дело клана.

– Нет, – таким же, как прежде, спокойным тоном возразил неведомый Второй Советник.

– Что нет, славный лэр?

Главе тоже удалось произнести вопрос спокойно и уважительно.

– Это не дело клана, граф ди Контэ. Это дело королевства. Выйдем.

Советник отступил от двери вглубь темного холодного коридора. Граф медленно, явно перебарывая себя, зашагал туда же. А Лия, всем своим существом понимая, что сейчас может решиться ее судьба, и что жизнь, висевшая на тонком волоске, сможет порадовать ее день, и два, и еще много-много дней, дернулась вслед за ним. Подобно тому, как она пыталась вытянуть из отца его жизнь. И на этот раз, видимо, ее желание перешагнуло какую-то грань и очень органично двинулось вслед за аграфом. Последний, быть может, что-то почувствовал, потому что остановился в дверях, повернулся, тряхнул ушастой головой, и «наградил» дочь долгим обещающим взглядом. А потом с силой, с громким стуком захлопнул тяжелую дверь. Но толстое металлическое полотно не стало преградой для Лионель. Она висела на стене, и одновременно была там – рядом с двумя высокопоставленными аграфами. Ее глаза были закрыты, и в то же время всматривались в темень коридора, пытаясь разглядеть каждую морщинку на лице Советника. Который, как она уже поняла, теперь имел наивысшую власть над ее судьбой. А уши, нормальные человеческие уши, сквозь камень и металл, отчетливо слышали каждый вздох, каждое слово судьбоносного разговора. В отличие от старого слуги, который стоял рядом с дверью, и тоже тянул к ним свои длинные уши. Слышал ли он что-нибудь? Лию это совершенно не интересовало. Главное – слышала она! Слышала каждый слог короткой беседы.