Николай Камбулов - Беспокойство

Мама и папа прошли в кухню. Он, Сережа, за ними. Анюта задержала. Но он услышал: «Это не учения, это война! Береги детей».

И тут грохот, да такой, что посыпались стекла. А папа уже у двери. Потом рванулся к Анюте. Обнял — и к нему, Сереже:

— Слушайся маму!..

Ночь темная, как в погребе, без света. Мама держит за руку, Анюта идет впереди. И вдруг вспышки — громадные столбы огня. Крякает, аж земля качается.

— Анюта!

— Я здесь, мама.

— Дай твою руку, — кинулась мама к Анюте. Тугая горячая волна воздуха сбила с ног и маму и его, Сережу…

Открыл глаза — ни мамы, ни Анюты. Возле стоит в сером пиджаке дяденька. Что-то пролопотал солдатам и наклонился, ощупал руки, ноги, раздвинул веки.

— Корош.

Поднял и в машину посадил…

Венке, не дожидаясь окончания проповеди, зацокал к выходу, спугнул воспоминания. Капеллан протянул:

— А-а-минь.

К Стенбеку идти не хотелось: шеф приюта вновь будет испытывать его память. «Шумилов, садитесь. Рассказывайте, господин Шумилов, что сегодня заметили необычного в жизни моих подчиненных?» Надоело это все — и физические упражнения, и уроки английского языка, и сам Стенбек с его подчеркнутой вежливостью, с его постоянным обещанием: «Розыск ваших родителей проходит успешно. Немного осталось ждать, скоро мы вас отправим». Действительно, находились счастливчики. Теперь же отправляют чаще, похоже на то, что «Лесной приют» скоро совсем закроют… В приюте всего двенадцать мальчишек, доставленных сюда из разных мест.

Счастливчиков выстраивают на виду у всех. Стенбек тянет напутственную речь. Говорит он с длинными паузами, словно тщательно обдумывая каждое слово. «В этом мире, тревожном и тяжело раненном невиданной доселе войной, мы торжественно обязались спасти человечество от голода, нищеты и разрухи… Дети мои… мы вас спасли от смерти!.. Расскажите же своим родным и близким, как хорошо жилось вам здесь… Мы не требуем компенсации за ваше обучение и воспитание… Одна просьба к вам: не забывайте доброту и щедрость… нашего президента. Чаще вспоминайте его имя в своих семьях, на работе, в учреждениях и на отдыхе. Молитесь за процветание великой страны, под стягом которой вы жили, набирались сил и знаний».

Да, это верно — минуло уже двенадцать лет, как Сергей мытарится по приютам, а в «Лесной» он попал прошлой осенью. «Двенадцать! Теперь и в семье не сразу узнают». Перед тем как отправиться на беседу к Стенбеку, Сергей осмотрелся перед зеркалом. «Ну конечно же, не узнают — вон как вымахал!» — подмигнул своему отражению — высокого роста парню с голубыми глазами и прической на пробор. Прическу определил ему сам Стенбек: «Это чисто по-русски, господин Шумилов. Мы очень уважаем Россию. О, это великий народ!»

Трудно понять этого Стенбека! В беседах с ним, с Сергеем, Стенбек восхищается русскими будто бы искренне, подчеркивает решающую роль Советского Союза в разгроме нацистской Германии. А вот с другими ребятами, слышал, нелестно отзывается о Советском Союзе, говорит, вроде бы русских спасли американцы. Но это лишь слухи, пока же Стенбек относится к нему вполне терпимо, только чаще других вызывает на беседы.

От общежития до офиса метров двести. Дорожка асфальтирована, тянется по лесу — меж старых сосен и елей. Городок расположен в лесу, он занимает обширную территорию и обнесен высокими бетонными плитами, а внутри приплюснутое здание котельной, тоже обнесенное глухой оградой и вечно дымящее…

Контора двухэтажная, с двумя огромными верандами, смотрящими на деревья стеклянными глазищами. Сергей взбежал по каменной лесенке и, открыв двери, привычно направился в кабинет шефа. Его окликнул Венке.

— Одну минуточку, Мери! Вот сюда, — показал он на дверь, ведущую на веранду.

Веранда оказалась обширной. Полы устланы коврами, два стола, легкие кресла, а на глухом простенке портрет президента в тяжелой, покрытой золотом рамке. Сергей охватил все это одним взглядом и потом, как всегда, поприветствовал шефа наклоном головы. Стенбек поднялся аккуратненький, с наметившейся полнотой и с виду похожий на конторщика, достигшего в служебной карьере всего заветного. Теперь ему больше ничего не надо — он доволен жизнью и своим положением в обществе.

— Господин Шумилов… — Стенбек сделал паузу, взгляд его уперся в портрет президента. — Сегодня с вами буду говорить только по-русски, хотя правила моего учреждения запрещают мне это делать. Садитесь… Так вот, господин Шумилов, сегодня не буду долго задерживать вас… Один лишь вопрос. — Стенбек порылся в бумагах, взял какую-то фотокарточку. — У вас есть брат?