Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

– Ну ты деда и даешь, конечно же хочу. Пойдем скорее.

– Сейчас, только дом закрою.

Ашпуровы, как и все и другие жители деревни Чаловки дома на замок не запирали. Первое – замков у них просто-напросто не было, второе, что собственно говоря должно бы стоять на первом месте, так было здесь принято испокон веку.

В клямку [63] Дверная задвижка, щеколда входной двери втыкалась небольшая щепочка, которая сигнализировала посетителю, что хозяев в этот момент нет дома. Вот и вся арифметика.

Про воровство не могло быть и речи. Если какой воришка в деревне и появлялся, то он должен был чувствовать себя счастливчиком, не пойманным с поличным местными мужиками. Судебное расследование проводилось ими по одному принципу: « хозяин – тайга, медведь – прокурор ». В общем ясно. Коли жив остался, ноги в руки, и бежать из той деревни.

В некоторых отдаленных сибирских деревнях по сей день осталась такая практика. Имеется ввиду клямка с замочком-щепочкой, да и выражение «хозяин-тайга» тоже не кануло в лету.

Захар и Матюша, вооруженные «камасинским шанцевым инструментом» двинулись в путь. Старый пес Полкан вызвался сопровождать хозяев. То ли прискучило ему лежать без дела возле пропахшей известным запахом дощатой конуры, то ли он решил на время избавиться от докучливого задиры-петуха. Принятое собакой решение пришлось петуху явно по его куриной душе. Задрав голову, украшенную таким красивым гребнем, хвастунишка возвестил звонким кличем на всю округу о мнимой победе. После чего занялся насущными обязанностями. На то и петух во дворе, чтобы куры яйца несли.

Сосновый лес начинался сразу за околицей деревни. Стройные сосны устремлялись светло-желтыми стволами прямо в синеву неба. Их темно-зеленые кроны смыкались, образуя собой один сплошной шатер. Захар оглянулся последний раз на деревню, перед тем как исчезнуть в зеленом царстве тайги. Над обширными деревенскими огородами Чаловки поднималось дрожащее марево начинающейся жары и все живое искало себе спасительную тень, только одинокий копчик скользил в поднебесной вышине. Деревянные крыши домов, амбаров, сараев и прочих строений, чернели среди зелени огородов, простроченных покосившимися изгородями. Голубая лента Агула терялась на горизонте среди прибрежных кущ. Довольно хмыкнув, Захар поспешил за Матюшей и Полканом в сосняк.

Под покровом леса царила приятная прохлада. Полуденная жара, как отрезанная, осталась за спиной старого камасинца. Захар вдохнул полной грудью свежий воздух, напоенный ароматами хвои и улыбнулся во все лицо. Хорошо-то как, Господи!

В дремлющем лесу раздалась трель неутомимого дятла. А вот он и сам, лесной доктор. Порхнул среди деревьев и уселся на старую осину, невесть бог откуда взявшуюся в сосновом бору. Красная шапочка дятла замелькала в такт зачастивших ударов. Захар улыбнулся еще раз, вспомнив про ту поваленную осину с дуплом, где он нашел камасинское сокровище и огладил рукой новенькие ножны с таким дорогим ему ножом. А дятел, не думая прекращать, долбил неутомимо, выбивая таежную чечетку. На стук дятла прилетела парочка поползней. Чего это он так расшумелся! Или нашел чего-нибудь вкусненького? Может и нам там поискать? Не взирая на близость все еще долбящего дятла, поползни забегали то вверх, к сухой макушке, то вниз головой к комлю терзаемой дятлом осины. Ну нет же ничего! Чего он гремит-то так?

Дятлу не понравилось назойливое знакомство пернатых соседей, и впорхнув, он исчез в чаще леса, ища себе другое дерево.

Захар и Матюша стояли все это время, молча наблюдая за этой самой обыкновенной сценой из лесной жизни. Именно от деда, научился Матюша такому поведению в лесу. Ты человек, являешься лишь небольшой частью всего того целого, ни больше, и ни меньше. Камасинцы, как и все другие коренные народы Сибири, жили всегда в гармонии с окружающей природой, не пытаясь возвыситься и покорить ее, как это позже пытались сделать «цивилизованные варвары». Захар, все камасинцы, руководствовались одним простым принципом: « живи и давай жить другим ».

Это крылатое выражение имеется во многих языках мира. Некоторые приписывают его Шиллеру, употребившему его в « Лагере Валленштейна ». Хотя и другие знаменитые немецкие писатели, как Шиллинг, Гёте или Фонтане, использовали его в своих произведениях. Скорее всего это выражение пришло из французского языка « laissez faire, laissez passer , трансформировавшись со временем в « vivre et laisser vivre [64] laissez faire, laissez passer – живи, не лезь к другому; vivre et laisser vivre – живи и давай жить другим ».