Вальдемар Крюгер - За Рифейскими горами

Чемерица использовалась и при других заболеваниях; воспалении легких, ревматизме и тифе.

Во многих домах сибирских жителей стоял флакон со спиртовой настойкой из корней чемерицы, который использовался для обработки ран.

Когда мы жили в Сибири, такой заветный флакончик стоял и в нашем доме. Скажу на моем личном опыте – действие чемерицы было просто потрясающим. Но нужно быть очень осторожным, не забывая о трагической судьбе Александра Македонского. Чемерица в первую очередь – это яд.

Матюша весь взмок, выбирая стебли чемерицы из скошенных валков. Солнце уже давно перевалило за полдень и скатывалось с сияющей голубизной небесной вышины к вершине горы Кияшки, а Иван и Марья, как оглашенные, все еще махали косами, обливаясь соленым потом. Взмокшие косоворотка Ивана и ситцевая кофточка Марьи прилипли к их спинам. Злые слепни кружились над работающими людьми, норовя исподтишка всадить острое жало. То и дело слышались сочные шлепки, и крылатые «тати», как звал их Иван, падали к ногам косцов.

На другом берегу реки затарахтели по сухим кочкам тележной колеи колеса возка. Конская сбруя, обильно смазанная дегтем, и терпкий конский пот, перебивали резким запахом все другие ароматы летнего знойного дня. Дед Захар, не утерпевший сидеть дома, отправился раньше оговоренного часа к берегу Агула, чтобы забрать сына с невесткой и внучонка Матюшу после их рабочего дня на сенокосе. На возке торчала, воткнутая острием в кучу свежескошенной травы, коса. Захар, зная, как устает человек за день ручной косьбы, накосил дорогой травы для телят и коня. Подъехав к берегу, где он утром ссадил своих домочадцев, Захар, кряхтя, ссунулся с возка, окинул довольным взглядом накошенную им траву и произнес.

– Хорошо-то как! Накосил травки, мягко будет домой ехать. Ведь напластались [30] Сиб. наработались, сильно устали. поди за день-то, хошь прилечь смогут, и Ване вечером не придется ехать траву телятам косить!

Привязав Гнедка к кусту, Захар спустился к кромке берега. Зная, что сын с внуком ставили утром перемет, он решил глянуть, в надежде увидеть поймавшуюся рыбу. Осмотрительно ступая, Захар спустился к воде. На берегу Агула, в траве затончика, всплеснула стоявшая на мелководье щука. Заметив на берегу тень подходящего человека, она пустилась в бегство. Расходящиеся волны отметили путь зубастой хищницы. В груди Захара проснулся азарт рыбака. Подойдя вплотную к берегу, старик огляделся, ища взглядом место, где был привязан перемет. Справа от себя он заметил тянущуюся в воду дратву перемета. Улыбнувшись удаче, Захар подошел ближе. На сыром речном иле сидели сотни желтых бабочек. Но не они влекли к себе бывалого рыбака. Напрягая взгляд, Захар смотрел в играющее солнечными бликами полотно реки, надеясь увидеть бьющуюся на крючке рыбу. Но увы, к его глубокому сожалению никаких признаков рыбацкой удачи он не заметил. Уже собравшись идти обратно к прядающему ушами, сонному Гнедку, Захар услыхал всплеск крупной рыбины. Повернув голову, он увидел невдалеке от берега горбатую, полосатую спину окуня, попавшегося на крючок. По всему, рыба была крупной. Перемет ходил ходуном, и окунь, рвался из стороны в сторону, пытаясь сорваться с предательской наживки. Захар даже привстал на цыпочках, пытаясь определить, крепко ли сидит поймавшаяся рыба. А окунь бился все сильнее. Захар кусая губы, поглядел нетерпеливо, сначала на садящееся солнце, затем, в сторону Ашпуровского острова. Ну где же Иван? Пора бы им уже было вернуться с покоса. Ах, уйдет ведь окунь! Ей богу уйдет! Покликать мне их разве что ли, может услышат?

Сложив руки рупором, Захар набрал в грудь воздуха и закричал в сторону противоположного берега.

– Ивааан! Ивааан! Матюшааа!

Но только обманчивое эхо, ответило старому камасинцу, прока-тившись над просторами могучей реки. Захар заерзал. Неужели не слышат?

Но Иван и Матюша действительно не слышали крика Захара. Прибрежные кущи поглощали все звуки идущие с другого берега. Еще минуты две ходил Захар туда-сюда по хрустящей гальке. Отчаявшись, он решил залезть в воду и снять пойманного окуня с крючка, благо, что рыба билась недалеко от берега. Сказано-сделано. Захар стянул штаны, оставшись только в нижних портках. Портки он оставил. А вдруг, когда в воду полезет, Иван с Марьей подойдут к берегу? От стыда ведь сгоришь, коли невестка свекра в чем мать родила увидит!

Все еще без конца повторяя «уйдет ведь», Захар ступил босыми ногами в воду. Вода в Агуле хоть зимой, хоть летом – одним цветом. Холоднющая! Вздрагивая всем телом, ступая мелкими шажками, Захар подбирался к все сильнее бьющемуся окуню. Рубаху Захар не снял, теша себя надеждой, что пойманная рыба находится на небольшой глубине. Вода в Агуле чистая, как слеза младенца. Все камушки на дне, как на ладони. Но прозрачная вода сглаживала и глубину реки. Так случилось и с Захаром. Просчитался он. Старик уже пожалел, что не снял рубаху, но теперь решил идти до конца. До бьющегося окуня, оставалось, что в прямом, что переносном смысле – рукой подать. Когда вода дошла до пояса, Захар ухватился наконец за поводок, на конце которого трепыхался поймавшийся окунь. Черно-зеленая полосатая спина, с растопыренными иголками спинного плавника, крутилась витиеватыми пируэтами, режа серую гладь воды. Рыбацкий азарт, превратил холодную воду Агула в теплую водицу горячо натопленной баньки. Совсем не замечая холода, Захар изловчился, и ухватил трепещущеюся рыбу. Окунь уколол его острыми, как шипы, плавниками, и тут же большой и указательный пальцы Захара протиснулись под жаберные крышки, схватив намертво полосатого речного красавца. Довольная улыбка расцветила лицо старого камасинца.