Александр Маматовский - Домик в сугробе. История одной души

И что-то сердце защемило,
Как стало больно за беднягу.
Косились злобные зеваки,
А дед стал мне казаться милым.

Назло внимательным повесам,
Под локоть дедушку беря,
Сказал: – Так с вами дети зря!
И с неподдельным интересом

Продолжил: – Домик этот ваш,
Где обитаете вы ныне,
Страдая от людской гордыни,
Мне покажите. Дед, уважь!

Он растерялся от напора,
Не зная, что сказать в ответ.
Но, покраснев, ответил дед,
Рукой сшибая снег с забора:

– Мой домик злобные мальчишки,
Со счёта сбился сколько раз,
Ломали. Может и сейчас
В вас зародились те мыслишки.

– Поверьте, это мне не нужно.
Вы б не увидели меня,
Ведь мысли злобные храня,
Я б с ними обзывал вас дружно.

– Терять мне нечего. Я – нищий —
Сказал мне дедушка в ответ.
И я пошёл за ним след в след
К его убогому жилищу.

В дырявых валенках по тропам
Дед ковылял передо мной.
Я думал: «Что с его судьбой
Случилось в звёздном гороскопе?»

Сутулый маленький старик,
Клюку из рук не выпуская,
Смешно ускорить шаг пытаясь,
Меня вёл в главный свой тайник.

Дрожало тело от озноба.
От вьюги спешно укрываясь,
Туда, где тишь стоит лесная,
Пришли мы к домику в сугробе.

– Вот и пришли – мне крикнул дед —
Под елью старой и пушистой
Вот в этой местности лесистой
Живу, без малого, пять лет.

Добро пожаловать в хоромы!
До вас, мой новый благодетель
Никто ещё на белом свете
Гостить не жаждал в этом доме.

Я, молча, вслед за ним проник
В его убогое жилище.
Как будто сам тогда был нищим,
Я, на картон присев, приник.

А дом его был таковым:
Нора в снегу под старой елью,
Где новогоднему веселью
Нет места, как и всем живым.

Все стены были из картона.
Служила дверью в нём фанера.
В дизайне скудном интерьера
Для сна в глаза бросалась зона.

Служил матрац ему кроватью.
Десяток рваных одеял
На нём расправленным лежал.
И это было благодатью.

Заметил я у изголовья
Весьма потрёпанной кровати
Стопу исписанных тетрадей,
Хранимых с трепетом, с любовью.

А рядом, будто на комоде,
Лежали старые картинки.
Я разглядел – то были снимки.
И мне с них улыбался кто-то.

Я изучал всё, как судья.
Дед наблюдал за мной с кровати.
И я спросил его некстати:
– На снимках этих кто? Семья?

– О, да, семья моя родная —
Он ловко в руки взял все фото —
Вот здесь я с сыном на охоте.
А здесь супруга пожилая.

– А что супруги больше нет?
Он мне ответил: – Умерла…
Как ангел, добрая была —
И проронил слезу вдруг дед.

Затем продолжил: – Жили мирно
Мы с ней вдвоём так много лет!
Любовь царила, да совет
В уютной маленькой квартире.

С супругой вместе в старой школе
Учились в юности своей.
Потом для разных отраслей
Трудились славно, словно пчёлы!

Лет в двадцать поженились с ней.
Деревня вся три дня гуляла
Без происшествий, без скандалов…
Бежало время, как ручей…

А дальше, в город переехав,
С Анфисой, жёнушкой моей,
Родили четверых детей.
Веселье было, да потеха!

С любовью, лаской и заботой
Растили дочек, сыновей.
С образованием врачей
Нашли им в городе работу.

Но что-то милая моя
Болеть всё чаще начинала.
И, глядя на детей устало,
Впадала в край небытия.

Детишки искренне пытались,
Но излечить больную мать
Не удалось им. Полагать
Меня виновным в том все стали.

Когда простились мы с Анфисой,
В конце обеда в тесной зале,
Как будто кошка пробежала
Меж детками за наглой крысой…

Тоска моя и здесь и поныне,
В груди живёт который год.
За счастье выставило счёт
Мне горе свадьбы к годовщине.

Вцепился в грудь свою руками
Старик, меня чуток пугая:
– Та жизнь была, бесспорно, раем
Но не считалась раем нами.

Теперь же… нет моей супруги
На этом закоптелом свете.
Прогнали прочь родные дети.
И рядом бедность, да недуги.