Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

— Можно вопрос?

— Уже.

— А еще один?

Молчание — знак согласия. Воспользовавшись паузой, пока он высматривал среди деревьев возможного неприятеля, я втиснул:

— Зачем ангелов вести в крепость?

— Таков закон.

Я поправился:

— Имею в виду не тебя, а нас. Твой мотив понятен, не можешь иначе. Но что там сделают с нами?

Гордей равнодушно повел плечами, поправил щит.

— Там решится ваша судьба.

— В какую сторону? Чего нам ждать?

— Не знаю.

Я не выдержал:

— А кто знает?

— Никто.

Вот и поговорили.

— Скажи хоть что-то! — взмолился я.

— Хоть что-то.

Показав, что не ищет моего общества, гори оно любым пламенем, он умолк. Взгляд вновь устремился в лес, прыгая по сторонам, как кот, упавший в вольер к собаке.

Думал, отстану? Ну-ну. Думай, не жалко.

— Напомни-ка молитву встречи, — сыграл я на его законопослушании. — Встретив ангела, ты должен — что? Помимо крепости?

Гордей жестко выдохнул, пробурчав что-то нечленораздельное. Взгляд пообещал при случае сделать из меня нечто членораздельное.

— Если я встречу ангела, я стану ему другом и…

— …помощником, — удовлетворенно закончил я. — Мне нужна информационная помощь. Что сделали с другими ангелами?

— Это было давно.

— Века назад?

— Годы.

Уже что-то.

— Их возвысили? — с надеждой осведомился я.

В ответ — очередное невразумительное пожатие плеч, показавшее полное равнодушие к судьбе снизошедших.

— Их убили? — качнуло меня в противоположность.

Вновь задумчивое разведение руками, уже с надеждой со стороны царевича. Типа, что бы с ними ни было, туда им и дорога. И мне, здесь присутствующему, тоже. И побыстрее.

— Не знаешь? — пнул я вопросом, чтоб пошевеливался.

— Не всех, — выползло что-то дельное. И весьма зловещее.

Или он ответил не только на последний вопрос?

— Значит, их убивают?

— Никто не смеет убить ангела. — Гордей наконец обратил на меня уничтожающий взор. — Наоборот. От вас ждут слишком многого. Но вы не выдерживаете. Испытание проходят далеко не все.

— Что за испытание?

— Всегда разное.

— Например?

— Не знаю! — Он впервые повысил голос. — Это не наше дело. Наше — встретить, помочь и отвести. Я встретил, помог и веду. Все!

Конь мерно утрамбовывал почву. Хрустели веточки. Я решил, что царевич уже успокоился и попросил более дружелюбным тоном:

— Можно еще вопрос?

Гордей закатил глаза, но смолчал. Что в системе координат полной безысходности значило «да».

— Алла — имя местной богини? Или фараонши-императрицы? Или, как говорится, два-в-одном?

Ужас сотряс собеседника. Он даже поперхнулся, выкрикивая в возмущении:

— Смолкни! Не только говорить, думать так не смей! И не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся — помолись. Не знаю, кто такие богини и императрицы, есть только Алла, да простит Она нас и примет. Она создала все и Она есть все. Она посылала в мир свои слово и мудрость, но мы не услышали. Тогда Она пришла сама. Законы, что мы выполняем — Ее законы. Никому не придет в голову что-то исправить или дополнить. Кто покушается на дарованный свыше закон даже в малом — преступник. Ангел, не ангел, смерти подлежит любой, сомневающийся в Слове. Тома, приблизься и вместе с Чапой повторяй за мной молитву воспитания: Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Ну?

Едва проглотив смешок, мы повторили. Не хотелось злить единственного проводника по враждебному миру. Нам ничего не стоит, а ему приятно.

— Я отдаю мечты и поступки Алле-воспитательнице, да простит Она нас и примет.

— Я отдаю… — покорными овечками говорили мы.

Лицо Гордея устремилось к небу, глаза закрылись в экстазе. Фанатик. В будущем нужно осторожнее в выражениях.

— Я убираю пороки из жизни и мыслей. Я жесток и беспощаден с преступниками, ибо преступивший закон сознательно поставил себя вне общества — общество обязано ответить тем же.

— …общество обязано ответить тем же, — бубнили мы, никакого мало-мальски значимого почтения к произносимому, не говоря о благоговении, не ощущая.

— Чем возмездие суровей, тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей, тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ибо закон справедлив, когда он выполняется, всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость.

— … высшая мудрость, — согласно кивали мы с Томой, стараясь не встречаться взглядами.

Чтоб не заржать. Как можно к столь напыщенным словам относиться серьезно? Пусть себе. От нас не убудет. Он вроде как большое дело делает, мы вроде как повинуемся. Один-ноль в его пользу. Потом можно будет припомнить и выторговать ответную поблажку.