Мария Шенбрунн-Амор - Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад

Огонь не боится дерева, но даже сухая древесина может завалить и удушить пламя, если нет притока воздуха, а к покинутым своими единоверцами франкам давно не пробивалось извне даже слабого дуновения.

Посланный в Европу за помощью надушенный и нарядный патриарх Ираклий немытым европейцам не понравился. Даже Генрих II Плантагенет, такой же внук Фулька и такой же Ангевин, как и Бодуэн Прокаженный, отказался от положенных перед ним ключей от ворот Града Мученичества и от Храма Воскресения Христова, предпочел искупить грех убийства архиепископа Кентерберийского одними деньгами. В Палестину заявился лишь кузен Бодуэна, Филипп Эльзасский, сын Тьерри, старого недруга Шатильона еще по осаде Шейзара. Однако желания сражаться за Господа у нового графа Фландрского не возникло, он попал под тлетворное влияние северных принцев и категорически отказался разделить командование с Шатильоном в планируемом египетском походе. Князь Антиохийский и граф Триполийский тоже увильнули от франко-греческой кампании, настаивая на необходимости отбить Харим. Вместе с Филиппом Эльзасским они совершили несколько бестолковых походов на севере, Харим так и не отвоевали, но план короля и Шатильона вырвать из груди Айюбидовой империи ее сердце – Египет – сорвали. Семьдесят византийских кораблей понапрасну прождали на рейде Акры целый месяц и вернулись на Босфор.

Рассказывают о Святом Геральде, что он бросал осажденным иерусалимцам камни, и эти камни превращались в хлеб. Много лет без устали Мануил бросал латинянам хлеб, но они неизменно превращали его в камни.

Пятнадцать лет защитная длань ромейской империи над Землей Воплощения останавливала сарацин, до тех пор пока сам Комнин не оказался наголову разбит конийскими сельджуками. От этого поражения Византия так и не оправилась, Мануил больше не ведал ни дня радости, а вскоре скончался. После его смерти вырвалась наружу дикая ненависть ромеев к латинянам, которых столько лет привечал их василевс. В Константинополе начались погромы и резня италийских купцов, престол захватил старый авантюрист Андроник, соблазнитель Филиппы и Феодоры. Он заключил мир с Саладином и заставил сына Мануила подписать смертный приговор собственной матери. Прекрасную Марию задушил евнух, а вскоре и сын ее, Алексей II, последовал в мир иной. Спустя пару лет константинопольская чернь растерзала и самого Андроника, но Утремеру от этого уже не было толка. В Ромейской империи больше не имелось твердой власти, и франки очень скоро ощутили свое одиночество в Леванте. Даже Киликия с воодушевлением возобновила с ними свои распри.

Зато Заика немедленно развелся с постылой греческой женой и женился на немолодой и незнатной Сибилле де Фонтень, уже второй десяток лет ошивавшейся при княжеском дворе без малейшей надежды на замужество. О ней говорили, что она передает сведения Саладину, а князя околдовала. Иначе как ворожбой этот союз объяснить было невозможно. Бессмертный Эмери привычно отлучил Боэмунда III, проклял любимый город и удалился в Косер.

А давно забытая Андроником Филиппа Антиохийская вышла замуж за старого Онфруа II де Торона. Коннетабль был не чета своему изнеженному внуку: в бою у Брода Иакова верный воин заслонил собой Прокаженного монарха и сражался за своего суверена с сатанинским отродьем так, как когда-то на том же самом месте Иаков с ангелом бился. Ценой собственной жизни спас помазанника. Филиппа ненадолго пережила его. Да, дети Констанции унаследовали неуемное, страстное сердце матери.

Нет, не станет Рено в свой последний день вспоминать Констанцию. Все в Утремере искали утоления своим страстям и амбициям, и женщины не были исключением. Многих уж нет на этом свете. Давно скончалась Агнес де Куртене, у которой вожделение и приязнь всегда побеждали честь и долг. Даже родная дочь Рено Агнесса, оставшаяся в памяти сопящим клубочком в колыбели, и та уже легла в землю далекой Венгрии. А бывший узник Алеппо пережил их всех, словно судьба вернула ему годы заточения.

Два года назад ушел и Бодуэн IV. Под конец жизни Прокаженный устал, он нуждался в спокойствии, чтобы умереть, и ради этого заключил с курдом мир. Перемирие было выгодно и изможденному Айюбиду: в Сирии свирепствовал голод, ему требовался срок, чтобы оправиться от потерь, дождаться лучшего часа и подготовить новое нападение. Но Шатильон не намеревался дарить врагу Господа время и возможности, он не собирался помирать в постели.