Анна Рунцо - Драконаполис. Первые искры

Над ухом щёлкнул замок ремня безопасности. Тамара осторожно высвобождалась, стараясь удержать равновесие и не рухнуть вниз. Дверь с её стороны, как люк в танке, теперь находилась прямо у неё над головой. Узкая щиколотка опёрлась о край сиденья водителя прямо перед Севиным лицом. Кто бы мог подумать, что эти двое попадут вместе в такой переплёт, несколько месяцев назад – в тот день, когда они ещё только познакомились?

***

Сева почти всю жизнь прожил в квартире на Третьей Рыбинской улице в Сокольниках. До окончания школы – с бабушкой, потом, в институте, снимал на пару с товарищем квартиру неподалёку. Бабушка Маша умерла через пару лет после того, как он нашёл постоянную работу. Оставшись без единого близкого родственника в Москве, он поселился там, где взгляд то и дело падал на предметы и места, воскрешавшие в памяти множество картинок и мелких происшествий его детства. Каждый день, спеша к метро, он шёл той же главной аллеей парка Сокольники, по которой мчался на своём первом двухколёсном велосипеде. Севин глаз раздражённо отмечал, что старый музей восковых фигур давно уже превратился в дешёвую блинную, а мозаичная стела на входе в детский городок, изображающая бегущего за воздушным змеем мальчишку, недавно была отреставрирована кем-то старательным. Уж лучше бы стояла, как прежде, с облупившимися глазурованными квадратиками, оставляла зрителя догадываться, что же там изображено. В ветхости и заброшенности Сева видел больше истории и души, чем, скажем, в радостно обновлённых и отполированных фонтанах на ВДНХ. Теперь они уже мало чем напоминали осколки советской выставки – не отличишь от новодела по стандартным чертежам. Этот дух истории, всё больше ускользавший из Москвы, как песок сквозь пальцы, манил Севу с тех пор, как он помнил себя. Пятилетним мальчиком он замирал, находя под детскими сандалиями осколки узорчатой старинной плитки, которую никто, кроме него, не замечал. Он безошибочно определял старую кладку на зданиях, даже под плотным грунтом казённой серой краски. На истфаке он не пропускал ни одной археологической экспедиции, и его вскоре стали считать талисманом – каждый раз на раскопках находился уникальный артефакт. Подчас такие находки меняли представления об устоявшихся и не подвергавшихся сомнению исторических фактах. Севе посчастливилось прославиться в своей среде, написав блестящую докторскую. Со временем она превратилась в научно-популярный бестселлер. В двадцать семь его имя было известно в узких научных кругах даже за рубежом. Он сотрудничал с несколькими солидными изданиями, а уж на телевидении его так полюбили за молодость и ироничный стиль, что он в последнее время всё чаще отказывался от участия в телепередачах, замечая, что начинает повторять свои остроты в ответ на одни и те же вопросы.

В деньгах он не нуждался, тем более что мог совмещать свои путешествия по Европе с поездками на конгрессы и конференции, за которые сам не платил. Курортный отдых его мало интересовал. Он со вкусом одевался – хотя гардероб был невелик, он обходился пятью дорогими рубашками тёмных цветов и неяркими брюками схожего между собой кроя. Носил он всё это с расслабленной вальяжностью поэта Серебряного века, придавая современной одежде некую вневременную театральность. Он вообще был довольно экономен. Дорогая кофемашина, добротная одежда, мебель, посуда и вкусная еда – вот и все его слабости. В остальном он вёл довольно скромный образ жизни. И вот, внезапно этот избалованный, утончённый тридцатипятилетний молодой человек решил устроиться работать в школу. Не на кафедру Сорбонны, не ведущим программы на телевидении, а в обычную московскую школу, хоть и престижную частную. На вопросы коллег отвечал, что хочет чувствовать биение молодой жизни, питаться нестандартными идеями, а не вращаться среди закоснелой пожилой публики, неспособной пересмотреть свои взгляды и привнести что-то новое в науку. Внешне альтруистический поступок был на самом деле весьма амбициозным планом по воспитанию мыслящей молодёжи. Сева планировал потрясти сами основы образовательной системы, ни черта в ней, в общем-то, не понимая. Хотя, если уж мыслить широко, идти бы ему преподавать в обычную муниципальную школу, какую он и сам закончил – там такие же молодые пытливые умы. Как ни странно, такой вариант ему в голову даже не пришёл. Да и расположенные к нему коллеги и друзья сразу бросились подыскивать для этого пресыщенного оригинала вариант получше и попрестижнее. Когда несколько школ вежливо отказали ему в трудоустройстве, он удивился, но нисколько не возмутился и не обиделся. Если бы его когда-либо останавливали отказы, он бы не был тем, кем стал. Пришлось задействовать обширные связи, чтобы получить место учителя истории в школе на Алексеевской. Его пожилой коллега, посодействовавший в этом, предложил кандидатуру Севы, когда срочно нужна была замена – его предшественник умер в зимние каникулы и нужно было найти нового учителя истории в считаные дни.