Арие Бен-Цель - Рассказы для Ноя

Он выбрался из подвала. Стоял ясный день. Весенние лучи солнца ослепили его. В городе было тихо, артиллерия умолкла. Держась за стены и шатаясь, он прошел вдоль уличных развалин. В одном из дворов ему послышались какие-то звуки. Он зашел внутрь. Женщина, сидящая на перевернутом ящике, чистила морковь и бросала ее в большой таз.

– Можно мне одну морковку? – еле держась на ногах и протягивая руку, спросил Макс по-немецки. Слабые мышцы ног импульсивно пытались поддерживать равновесие.

– Не знаю, это не мое, – отрезала женщина, почти не смотря на него, но все же добавила: – здесь теперь все принадлежит американцам.

Держась за стенку и слегка пошатываясь, Макс пытался осознать смысл сказанного, когда во двор зашли двое военных с оружием в незнакомой форме…

…В госпитале хирург осмотрел рану и сказал, что Максу не просто повезло. Пуля прошла через затылок и вышла через правую щеку, не задев ни единой кости и ни одного важного нерва. Такие случайности, по-видимому, бывают реже, чем одна на миллион. Ему было суждено жить.

Иногда правда может звучать менее реалистично, чем ложь. Кстати, это, кажется, Марк Твен сказал, что правда, в отличие от лжи, не должна звучать правдиво. Как видим, жизнь способна создать такой сценарий, какой и не придумаешь, – заключил прадед свой рассказ.

– Да уж, действительно, – поддакнул дед.

Он вспомнил историю, рассказанную одним его знакомым. В один из тех страшных дней тот уже было занес ногу, чтобы залезть в кузов грузовика, отвозившего людей на расстрел, как начальник охраны крикнул: «Хальт», – и кнутом отодвинул его назад. Погрузка заключенных должна была завершиться ровно в двенадцать.

– Так немецкая пунктуальность спасла ему жизнь. Такие вот бывают сюжеты, – сказал дед.

– Как удивительно часто можно услышать рассказы о том страшном времени, связанные в буквальном смысле с чудесами, – сказала бабушка.

– Это не говорит о том, что чудес было много, – вмешался прадед. – Наоборот, их, к сожалению, было слишком мало, просто так уж вышло, что все они связаны с чудесными спасениями тех, кто потом смог о них рассказать. Те, с кем чудес не произошло, рассказать не могут…

Рассказ о Максе произвел такое впечатление, что все присутствующие некоторое время сидели молча, переосмысливая услышанное.

Бабушка задумалась о чем-то, поглаживая уголок туго накрахмаленной скатерти.

– У твоего кузена Лео были весьма интересные периоды в жизни, особенно в то время, когда он учился в США, – сказала она задумчиво.

– Да? И что же такого необычного с ним там приключилось? – заинтересовался Ной.

– Лучше, наверное, чтобы он сам рассказал, да и повидаться вам не помешает, – ответила бабушка.

– Ну, а все же, если вкратце, – не отставал Ной.

Бабушка не могла отказать внуку. Она понимала: то, что она или даже сам Лео сможет рассказать, вряд ли смогло бы стать фундаментом для какого-либо литературного произведения. Однако бабушка вполне могла, что называется, «запустить проект» или хотя бы пробудить энтузиазм у внука.

– Лео был смышленым студентом, – начала она, – таким, во всяком случае, он ощущал себя среди других, с кем учился. Не то чтобы остальные не были сообразительными; наоборот, сам факультет, магистратура, специализация в финансах – все говорило о том, что те, кто смог пройти отборочные фильтры, все без исключения были людьми высокого интеллектуального уровня, способными решать непростые задачи. Система образования – это, если позволишь мне такое сравнение, социальный блендер. Чем эффективнее система, тем качественнее сливки.

От других студентов Лео отличался значительно: сказывалась его прошлая жизнь в Восточной Европе и на Ближнем Востоке, а также служба в армии. Полученный жизненный опыт резко выделял его из среды неопытных юных американцев, индусов, корейцев, китайцев и других молодых людей, какими бы способными они ни были. К тому же у него присутствовал фактор «безвыходности»: Лео отлично понимал, что другого шанса получить образование у него больше не будет. Да и совесть постоянно давала о себе знать. Мама посылала ему почти всю свою скудную зарплату, лишь бы он учился и «стал человеком».

Первый семестр по программе магистратуры разительно отличался от предыдущей учебы. Хотя за плечами осталась программа бакалавриата, оконченная с отличием, с двумя специализациями по финансам и информационным системам. Но сейчас удельный вес, если можно так выразиться, каждого очка, необходимого для получения диплома, стал значительно выше. У Лео даже возникло ощущение, что его привычному темпу продвижения в учебе мешает какой-то дополнительный груз килограммов в двадцать, с которым так просто не побежишь. Однако со временем он привык к новому уровню нагрузки, да и адаптация в новой среде давала себя знать. Более того, учась на бакалавра, он в первую очередь делал это ради диплома. Но учеба в магистратуре словно открыла ему глаза: ему постепенно становилось ясно, что именно и для чего он изучал на предыдущей программе. Изменился не только уровень сложности программы, но и степень его личной осознанности. Одолевая и понимая очередную тему, он начал получать от процесса учебы удивительное удовольствие. Иногда, поймав себя на этой мысли, он подумывал, что не исключено, что это какая-то особенная изощренная разновидность мазохизма. Потому, улыбаясь своим мыслям, Лео все-таки не решался рассказывать о них своим соученикам.