В голове пронеслось с десяток ответов, но я выбрал самый простой.
– Врач прописал мне йодистые испарения Индийского океана. А вы как тут оказались?
– Провожу журналистское расследование.
Вив выглядела так, как будто сошла со страниц глянцевого журнала. Белая вязаная кофта, небрежно наброшенная на плечи, смело подчеркивала изысканность вечернего платья.
Раздался какой-то шум. Мы, не сговариваясь, посмотрели на лестницу, по которой только что сошли в гостиную. С точки зрения архитектуры это был маленький шедевр. Я сказал об этом Вив. Она согласно кивнула головой.
– Присуждаю ей третье место.
– А два первых?
– Самая красивая лестница в мире в Парижской опере.
– А вторая в отеле «Джефферсон», в Ричмонде, – поспешно добавил я, чтобы не нарваться на вопрос, был ли я в Парижской опере.
– Вы спускались по этой лестнице и не свалились?
– Меня внизу никто не ждал.
Вив оценила изящество моего ответа.
– Кому вы подавали сигнал? – спросила она.
– Какой сигнал? – удивился я
– Там, на берегу океана, белой рубашкой.
– А-а, я ее стирал… на ветру.
– Вы и носки так стираете?
– В последнее время нет, – промямлил я, судорожно соображая, как себя вести дальше. – Это вы забыли на пляже купальник?
– Ах да, надеюсь, он тоже впитал запах океана.
– Кто еще в нашей компании?
– Только хозяин гостиницы, он же главный смотритель маяка. Моя охрана – два йеменца и водитель, тоже местный, ужинают отдельно. Еще повар, он же официант, по-моему, француз… Вы почти не изменились за четыре года. Только поседели.
– Да, мне досталось.
– Я была в Риге еще раз, в январе 91-го. Но к вам меня не пустили.
– Вы сегодня без эскорта? – спросил я, имея в виду Джерри.
Вив не сразу поняла, о чем речь, но потом улыбнулась.
– Сегодня его не будет.
Из камина вдруг брызнули искры. Мы удивленно посмотрели в его сторону.
– Я думала, что здесь в каминах вместо огня играют солнечные зайчики.
– Ночью в Аравии холодно. Огонь в пустыне – признак щедрости. Бедуин может бросить в огонь свой лук и стрелы, чтобы хоть минуту побыть в тепле.
– Откуда здесь дрова? Плавник?
Я подошел к камину, чтобы понять наконец, что же там горит. Это был не кизяк, а узловатые ветки кустарника.
– Похоже, здесь в песках растет кустарник, которому дождь не нужен.
В гостиную вошел невысокий, крепкий пожилой мужчина в морском кителе. Первое, что я увидел, была большая бликующая серьга в одном ухе. Классический тип английского морского волка: телосложение плотное, открытое загорелое лицо в глубоких морщинах, седые бакенбарды, отсутствие зуба с правой стороны. Он протянул мне свою лапищу:
– Чарльз Даррелл. Пора выпить. Если я начинаю пить до обеда, то к вечеру засыпаю. А если не выпью после шести, места себе не нахожу. А сейчас уже восемь. Как доехали?
– Хорошо.
– Каким оставили позади себя небо?
В доисламские времена этой фразой встречали путников. И я знал один из ответов: «Небо в облаках. А облака, как разрыв ткани, слишком часто выставлявшейся на показ» . Это я и произнес.
Капитан удовлетворенно хмыкнул.
– Тогда прошу к столу.
Он говорил с легкой хрипотцой, внятно произнося каждое слово, как и полагается капитану.
Я порадовался тому, что вопрос о небе не застал меня врасплох. Мне было важно не выглядеть этаким chechaco [18] Словом «сhechaco» называли неопытных золотоискателей на Аляске.
посреди серо-коричневого безмолвия Аравийской пустыни.
Мы сели за стол, и повар тут же вкатил тележку с едой. На столе появилась большая бутылка виски.
– Я предлагаю пить виски так, как русские пьют водку. За едой. Надеюсь, возражений нет? – капитан с хрустом открыл бутылку.
– С моей стороны, конечно, нет.
– Дама тоже не возражает, – Капитан прищелкнул языком. – Она может выпить даже больше, чем я. Предлагаю тост, которому меня научил один русский: за тех, кто в море! – Капитан сказал это по-русски, а уже потом по-английски. – Здесь, на маяке, пить больше не за что.
– А за женщин?
– Это само собой.
Капитан приветственно поднял бокал и залпом выпил. Я последовал его примеру. Виски было весьма почтенного возраста.
Капитан вытер губы и снова наполнил бокалы.
– Маяк построили здесь не зря. Плавать вдоль берегов Аравии опасно. Здесь нет гаваней, якорных стоянок, всюду скалы и рифы. Там, за излучиной берега, Баб-эль-Мандебский пролив… километров сто отсюда. Арабы называют его вратами слез, скорби и рыданий. Но корабли исчезают бесследно не в проливе, а здесь, в виду маяка. Этот берег – настоящий кошмар. Маяк предупреждает, что пора причащаться. Поэтому корабли обходят нас стороной. А моя задача, как говаривал один русский адмирал: «Пишем, что наблюдаем. А чего не наблюдаем, того не пишем».
Читать дальше