Вилма Яковлева - Прогулка за Рубикон. Часть 3

Срезая виражи и разбрызгивая щебенку, словно воду, я на большой скорости рванул прочь. Постепенно страх прошел, и я попытался рассуждать здраво.

Изображения на скале – это, судя по всему, прекрасно исполненная мистификация. Возможно, действительно очень древняя. В клинописи направление треугольной вмятины на глиняной табличке имеет значение. Египтяне не писали клинописью, но какие-то правила знали. Рисунок на скале, скорее всего, выдолблен треугольником клина, причем под таким углом и на такую глубину, чтобы ловить лучи заходящего солнца и создавать причудливую игру света и тени. Может быть, в коренной породе есть вкрапления слюды, и она блестит. Или же это что-то другое. Вполне возможно, что голографический эффект возникает только при определенном состоянии воздуха и на несколько минут, причем его можно наблюдать лишь с того места, где я оказался по воле случая.

А четыре незнакомые звезды – это всего лишь Южный Крест.

Меня пригласили на ужин. Я сидел рядом с бедуинским шатром и пил их чай. От него возникло легкое опьянение. Стало грустно.

Что такое руины, которым три тысячи лет? Особенно в сравнении с моим собственным прошлым? Лавка древностей под открытым небом? Или нечто больше?

Было тихо. Только из-за развалин слышался то ли шепот, то ли стон. Казалось, что это мертвецы переговариваются и плачут.

Лежа в машине на спальном мешке, я вспомнил китайскую мудрость: любое странствие дарует только то, что ты готов принять, – чашу рисовой водки или готовность начать все сначала. Я был готов начать все сначала, но не с нуля, а убрав все лишнее.

Мне приснились сосны, дюны и серое море. Потом дюн не стало, их срыли бульдозерами. Развороченная колея сворачивала в никуда. Это и есть начало?

Из дневника Эдда Лоренца

На следующий день я снова съездил к скале. Наваждение исчезло. Но чтобы добраться до рисунка, надо было иметь альпинистское снаряжение.

Несолоно хлебавши я вернулся в деревню и часа три бродил среди руин. Но ничего интересного не обнаружил.

Перед отъездом Хамед подарил мне потрепанный томик стихов Верлена. Несколько лет назад в деревню приезжал какой-то иностранец и чего-то искал. Но ничего не нашел. А книгу потерял. Конечно, лучше было бы отдать книгу владельцу. Но неизвестно, приедет ли он. А держать у себя вещь, неугодную Аллаху, Хамед больше не хотел.

Стихи Верлена на французском языке были мне ни к чему. Но на обратной стороне обложки было посвящение Рембо. А это уже тянуло на библиографическую редкость.

Пора было ехать к маяку.

Я посмотрел на карту. Маяк находился в километрах пяти от деревни на самом высоком месте узкой косы, вдающейся в море. И я поехал. Поворот, еще поворот, и вот он маяк, похожий на трубу из преисподней.

В ста метрах от маяка дорога повернула к двухэтажному дому в английском стиле. Его скрывала аллея неизвестных мне деревьев, похожих на вязы. От нее к маяку вела насыпная дамба.

Я снял машину с тормоза и подкатил по шуршащему гравию к парадному входу. Все кругом больше напоминало старинное поместье где-нибудь на суровом побережье Уэльса, а не на пустынном берегу счастливой Аравии.

Поставив машину на парковке, я вытащил ключ зажигания и осмотрелся. Дом был старый, но крепкий, с террасой и неуместной для этих мест косой крышей. Перед входом был разбит небольшой цветник с прохладными на вид цветами и двумя магнолиями с ржавыми листьями. Из трещин каменной кладки торчали плети вьюнков.

На трех длинных мачтах хлопали разноцветные флаги. На парковке кроме моей машины стояли еще две.

Я взял сумку и спустился к океану. Мелкие волны накатывали на берег, разбиваясь об отмель.

Берег был усеян раковинами. У самой воды из песка торчали сухие ребра раздолбанного баркаса. Там же валялся панцирь огромной черепахи, примерно полтора метра в длину и почти метр в ширину. По песку шмыгало бесчисленное количество маленьких крабов, и я случайно с хрустом раздавил одного из них.

Все направления были разными, но одновременно и одинаковыми, можно было идти вперед, в воду, или повернуть назад, к маяку, идти направо или налево. Меня снова охватило чувство освобождения.

Еще пару дней и этот затерянный мир очистит меня от всякой злобы.

На верхушке большой дюны красовался развалившийся сарайчик, над которым гордо развивался дайверский флаг. Значит, мне туда дорога.

Из сарайчика вышел старый араб и замахал руками. «Купаться нельзя. Акулы подплывают близко к берегу». На всякий случай он сделал выразительное движение челюстями: «Ням-ням!»