– Это-то я понимаю. Мне непонятно другое. Брюссель – не Москва, просто так денег не даст. Если националы не сменят риторику, то брюссельские бюрократы paradis mums tadu eiropas kunas mati [3] … покажут нам такую европейскую кузькину мать (лат.).
, что московские чиновники покажутся сущими ангелами.
– Ты, я вижу, еще не забыл латышский язык.
Борис сложил ладони рупором и прогудел по-латышски: «Не хочу быть пасынком Москвы, хочу быть иждивенцем Брюсселя». Потом вытер мокрые ладони о пальто и покачал головой: «И о чем только твои латыши думают? Надо же что-то продавать».
Эдд надел очки и вгляделся в пелену снега.
– Ты допускаешь типичную ошибку интеллигентного еврея, думая, что другие тоже думают. Никто ни о чем не думает. Все ликуют и поют. Первую республику погубило то, что народ относился к государству как к своему хутору. Сегодня мне опять говорят о совершенно фантастических качествах моего народа как землепашца. Кроме того, всем тут разъяснили, что Москва не понесет нефть ведрами и можно до скончания века стричь купоны с нефтяных терминалов Вентспилса, – Эдд сощурил глаза. Маслянисто-желтый свет фонарей падал на тротуар и расплывался ажурными кругами. – Видишь радужную лужу под ногами? Будем качать нефть из-под асфальта.
Марсо дернула Эдда за рукав пальто:
– Нам пора.
– Я вас подвезу! – Борис махнул рукой и рядом с ними, скрипнув тормозами, остановился «кадиллак».
– Спасибо! Нам недалеко. Надо забрать дочь из Дома офицеров. Она сегодня танцует и поет перед армией «оккупантов». Праздничный концерт перенесли за город [4] 23 февраля – День Советской Армии.
. Хватило ума. Детей привезут обратно на автобусе. Откуда у тебя «кадиллак»?
– Кормлюсь энергией распада, – рассмеялся Борис. – Завожу из Китая компьютеры, оформляю их как маринованный бамбук, плачу минимальную пошлину, отправляю в Китай часть денег. Остальные деньги перевожу китайцам как плату за постижение великой мудрости Конфуция. Это пошлиной вообще не облагается. Ну и еще по мелочам. Беру невозвратные кредиты, дистри..бутилую спирт «Рояль», перепродаю в десятый раз вагон сахара, записываю в конец видеокассеты ядреную немецкую порнуху. Много чего.
– Я тоже торгую.
– Это невозможно! Чем же?
Эдд напустил на себя гордый вид:
– Псевдоконсалтинговыми якобы-услугами.
– Обналичка? Понятно! Вот почему мои компьютеры уходят влет.
– Буду гореть в аду.
– Из университета выгнали?
– Сам ушел. Избирался в Верховный Совет Союза. Не хватило какой-то тысячи голосов. Ты, наверно, знаешь – мой дед был делегатом Второго съезда Советов, на котором провозгласили советскую власть. А я хотел присутствовать на ее похоронах. Не получилось. Теперь вот избираюсь в Верховный Совет республики.
– Завязывай ты с политикой. У меня грандиозные планы. Отправлю тебя за границу. Заработаешь, прошвырнешься.
Марсо показала Борису кулак: «Я ему прошвырнусь».
Борис сел в машину
– Пока, ребята, я вас очень люблю, звоните!
Марсо зябко поежилась:
– Ну и тип!
– Хороший парень. Мы знаем друг друга с трех лет. Прирожденный фарцовщик и матерый сионист.
Они пересекли парк и вышли на широкий бульвар. Людей становилось все больше. Эдд посмотрел на жену. Она нервно озиралась по сторонам, не понимая, что происходит. В нос ударил едкий запах толпы.
Эдд вскочил на гранитный парапет. Там впереди, перед Домом офицеров, вся проезжая часть бульвара была забита людьми. Над морем голов торчали камеры съемочных групп.
Он все понял: дорогу к дочери преграждала многотысячная толпа Народного фронта. Отдельные выкрики сливались в общий вой: «Ivan go home, Ivan go home». Потом толпа принялась ритмично скандировать: «Чемодан, вокзал, Россия! Чемодан, вокзал, Россия!»
Дом офицеров был погружен во мрак и казался вымершим. Свет виднелся только в окнах кафе чуть сбоку.
Эдд посмотрел на жену, в ее глазах разгоралась паника, а нос издавал слабые звуки «хнык, хнык». Потом он услышал, как она набирает в грудь воздуха, и внутренне сжался.
– Ты… ты, что, не знал, что они… они будут здесь безобразничать?
– Это просто очередной митинг. Идем!
Лучше было бы подождать, пока люди разойдутся. Но Эдд знал, что Марсо ждать не будет. Он схватил ее за руку и всем своим весом навалился на толпу. Толпа заворчала, но расступилась и также ворчливо сомкнулась за ним. Он крепче сжал в кулаке ручку зонта, готовый использовать его как боевую трость.
Ближе к центру людской поток сворачивался в спираль. Образовавшаяся воронка засосала их обоих, но тут же выплюнула наружу. Они шли и шли, крепко держась за руки, и никак не могли дойти, как в кошмарном сне.
Читать дальше