Максим Удовиченко - Неведомое зарубежье

– И обо мне напишут в газете Аль Хаят? [48]– спросил загадочно Мухаммед.

– Даже не сомневайся! Твое упитанное, радостное фото, с «плохим» козленком на руках, в окружении изможденных и взывающих о помощи беженцев, обойдет первые полосы ведущих изданий всего мира, – произнёс Аристарх, как можно дружелюбнее улыбаясь и помахивая рукой вождю.

Не выдержав напряжения момента, Мухаммед, руководствуясь исключительно благими побуждениями, Мухаммеда вдруг разразился раскатисто-звонкими арабскими фразами в адрес вождя и достопочтенного собрания:

[49]

Он кричал громко и при этом отчаянно жестикулировал, осознавая неизбежность широкой популярности и пытаясь подвести итог радушной встречи.

Громкие фразы Мухаммеда произвели неизгладимое впечатление на бедуинский совет, медленно и явно с нескрываемыми намерениями начавшего движение в сторону патруля.

– Сулейман, заводи мотор! Аристарх, нам очень нужно спешить! Нас как никогда сильно ждут дома! Беженцы очень взволнованы встречай с нами, и хотят праздника! Радость и восторг переполняют их! Местные племена очень опасны в порыве радушия! – не дожидаясь ответа вождя, объяснял на бегу Мухаммед непростую ситуацию.

В подтверждение слов Мухаммеда к вождю и старейшинам начали собираться весьма эмоционально настроенные соплеменники, в руках одного, Аристарх отчётливо разглядел фотоаппарат. Собрание перерастало в манифестацию.

– Редкое зрелище! Да их просто прёт от счастья! – произнес Аристарх, включая передачу и прибавляя газа.

– Еще бы! Столько впечатлений! – ответил Сулейман, выставляя на GPS координаты лагеря и прицельно выбрасывая за окно упаковку с водой «Сиди Али» в преследующих машину бедуинов.

Вечерело. Постепенно стихли «восторженные» крики преследующих патруль бедуинов.

На чистом небе показался долгожданный месяц, сменивший раскаленную сковородку сахарского солнца.

«Наконец то, домой!» – думал Аристарх, разглядывая чудесную картину пустынного вечера и в глубине души радуясь, что не простая задача по поимке и снабжению мавританских беженцев небольшим количеством воды, была на удивление, выполнена без обоюдных жертв.

– А знаешь… – вдруг прервал Сулейман величественные раздумья Аристарха, – Эти люди пустыни так тебя полюбили, что только сейчас отстали от машины, а один, аж пять километров преследовал нас, размахивая саблей! Видимо хотел тебе ее подарить в знак уважения от благодарного бедуинского народа, – почтительно кивая, произнес Сулейман.

– Еще бы! – ответил Аристарх, пробивая колею по песчаной насыпи.

– Не успел приехать в пустыню, а уже такая популярность! У нас в Нигерии даже президента так не провожают, – заключил Сулейман, тщетно пытаясь определить местоположение патруля.

– Да, народ здесь радушный и очень своеобразный, – ответил задумчиво Аристарх, наблюдая как вечер незаметно переходит в ночь, а вместе с тем патруль из дальнего плавно переходит в очень дальний.

– Представляешь, Сулейман! И у меня создалось впечатление, что благодарные жители пустыни хотели что-то подарить не только мне, а скорее всем нам, и ты, Сулейман, между прочим, не исключение, – добавил Аристарх, отчетливо вспоминая «благодарные» выражения лиц преследовавших патруль бедуинов.

Часом позже эфир радиостанции проснулся тревожным голосом Мухаммеда: «Шеф, я не могу продолжать движение, двигатель глохнет!».

– Не выключай свет, сейчас будем! – произнес отрывисто Аристарх, разворачивая машину.

Машина Мухаммеда, светившаяся огнями снаружи и изнутри, очень напоминала маяк для усталых путников в ночной пустыни.

Открыв переднюю пассажирскую дверь машины, Аристарх и Сулейман с удивлением увидели средних лет бедуина в черной чалме, с густой козьей бородой.

Бедуин, вынув изо рта серебряную трубку, весело подмигнул им, обдавая изумленных Аристарха и Сулеймана густыми клубами дыма с сладковатым привкусом какой-то непонятной травы.

– Глазам своим не верю! – произнес завороженно Сулейман, наблюдая, как белесые струйки дыма медленно поднимаются из открытых окон машины Мухаммеда и растворяются в ночном звездном небе.