Станислав Гагарин - Разум океана. Возвращение в Итаку

Может быть, и есть слова, точно выражающие те чувства, какие я испытывал, но мне тогда они не пришли на ум, а может быть, они и не существуют, такие слова… Я всегда избегал разговоров о море вслух, не хвалил и не хаял его, для меня быть там — естественное состояние души и тела, хотя справедливости ради сказать, в море тянет на берег, а на берегу — в море.

В полночь меня сменил второй штурман. Капитан так и не появился в рубке.

Когда я плавал уже старпомом, мои капитаны нередко оставляли меня за себя, переходя на плавбазу. И в порту швартовался самостоятельно, и рыбу подходил сдавать к рефрижератору — всякое бывало. Но все равно я оставался старпомом, и только. А потом настал и мой черед самостоятельно вывести судно из порта и проложить свой первый курс…

И вот за кормой остались входные маяки Приморсна, теперь я был хозяином на мостике и понял тогда, что уже не могу быть прежним Волковым. Я один нес ответственность за судно и судьбу доверенного мне экипажа, и не было плеча, на которое можно было бы переложить хоть толику ответственности.

Я знал, сколько глаз устремлено на капитана и как его любое действие оценивается командой, все знал, ведь сам был матросом, видно, недаром Кодекс торгового мореплавания СССР требует, чтобы и самый малый штурманский диплом выдавался человеку, наплававшему определенный матросский ценз, недаром устроено так, что путь на капитанский мостик лежит через драйку палубы и чистку гальюнов…

Теперь я не имел права на ошибку, я стал капитаном. А вдруг ошибка все-таки совершена? Как тогда поступать? Словом, есть над чем задуматься тому, кто принял на себя такую ответственность.

Я не раз думал об этом, но понял по-настоящему только в зале суда, когда сидел на скамье подсудимых с опущенной головой под гневными взглядами родных и друзей не вернувшихся со мной ребят.

Капитан оставляет судно последним — не просто красивая фраза. Это статья, записанная в Кодексе торгового мореплавания и Морском уставе. Это правовая норма, которую нельзя преступать. Преступил ли я ее? Ведь если меня сбросило с мостика взрывной волной, значит, в воде я оказался первым… Не по своей воле, но первым. Как разобраться во всем этом?

Я лежал на тюремной койке и думал о капитанах, о моих сверстниках, и о маститых зубрах, про которых рассказывают легенды несколько поколений рыбаков подряд. Что они чувствовали бы на моем месте, каким судом судили бы себя? Я напрягал свою память, но не мог найти в многочисленном перечне морских историй сходной ситуации.

Вспомнилась история про капитана Васильева с траулера «Лось». У «Лося» случилось что-то с машиной, и пока механики колдовали над двигателем, траулер лежал в дрейфе. Дело происходило у берегов канадского полуострова Лабрадор, где много льда, где проходят пути айсбергов, выносимых холодным Лабрадорским течением из Девисова пролива в Атлантику. Один такой «кусочек» льда и вынесло на беспомощный «Лось». Или, точнее, «Лось» понесло на айсберг. Судно было обречено. К ним шли на помощь, но помощь бы не успела, не придумай Васильев поднять на «Лосе» паруса, сооруженные командой из трюмных брезентов. Эти «паруса» и позволили «Лосю» изменить направление дрейфа, уйти от столкновения с айсбергом.

Когда мне пришлось плавать на Дальнем Востоке, я попал однажды на пароход «Желябов», старенький-старенький пароход, носивший тем не менее почетный вымпел министерства. За дело, конечно, за работу… Капитаном на нем лет тридцать бессменно плавал Киселев, уже пенсионного возраста капитан, но мостика Киселев не оставлял, хотя в конторе ему не раз предлагали уйти на покой.

«Желябов» стоял на линии Холмск-на-Сахалине — Углегорск — Николаевск-на-Амуре — Советская Гавань. Ну и в мелкие портопункты заглядывал между делом. Однажды в сильный туман — дело было в Татарском проливе, а локаторы в те годы на такие «корыта», как наше судно, не ставили, мало их, локаторов, было, так вот, в сильный туман потеряли штурманы свое место. Доложить капитану вроде боязно, мнутся на мостике, а толку мало. Тут появляется Киселев, видит по карте, что точка по счислению липовая, а определиться никак нельзя: туман, ни берега, ни светил небесных в наличии нет. Ну, ход, конечно, сбавили до самого-самого…

Киселев взглянул укоризненно на помощников, подошел к левому борту, посмотрел на воду, потом с правого заглянул вниз, понюхал ветер, пожевал губами, словно хотел что-то сказать, возвратился в рубку и молча ткнул пальцем в карту. К нему подскочил старпом, обвел палец карандашом и облегченно вздохнул: место судна было определено.