Берегиня Форест - Человек заката

Чаго шалеет от неожиданной радости. Сначала он бултыхается на волнах, в прибое. Но скоро большой гребень накрывает его с головой, опрокидывает, протаскивает по дну и выбрасывает на мелководье. Чаго не успевает отплеваться, трет глаза, и тут же снова волна сбивает с ног. Ему хорошо! Он кричит до хрипоты, переворачивается и прыгает в бурлящем прибое. Потом выматывается. Выбравшись на сушу, Чаго только и может, что изумленно смотреть на шторм.

Острый запах йода и соли дурманит. Ветер свистит промеж беснующихся волн. Океан клокочет, пенится, играет солнечными бликами. Куски пены отлетают далеко на песок. Вынося морскую пыль на сушу, ветер попутно слизывает шипящее кружево.

Кажется, Чаго слышит нестройное пение погубленных душ. Мурашки пробегают по телу. Он счастлив! Сейчас он не мог бы сказать, чем покорил его океан – сбывшимися ожиданиями, мощью, красотой волн, богатством оттенков, необъятностью и глубиной пучины или загадочной музыкой воды, – наверное, всем и сразу. С безмерным восторгом он долго смотрит и слушает. Океан умеет преображать повседневное, скучное и тусклое.

Настроение стабильное, то есть хуже некуда. Девушка стоит, прижав лоб к стеклу окна, и смотрит вниз. Потом быстро одевается, стараясь не смотреть вокруг себя, сбегает по ступеням, толкает тяжелую дверь парадной и с облегчением делает шаг в осенний вечер. Поток большого города подхватывает, уносит в холодную дождливую сырость. Она идет долго и никуда не попадает, потому что идет в никуда.

Как жить и что делать? Прошло несколько месяцев, а она продолжает биться о неизбежность последствий собственной трусости.

Ведь все было!.. После того, как она набралась духу и оборвала трехлетнюю связь с циничным Владом, рассталась с никчемной офисной жизнью, уехала в Испанию, на тихое северо-западное побережье, в Байону, она наконец-то встретила там понимание в лице донны Лусии, друга Диего, замечательных талантливых ребят рок-музыкантов и, главное, – свою любовь – немого испанского байкера и рок-музыканта Таро.

Да, она, может быть, наделала много ошибок… Раздразнила Карлоса и разозлила брата Таро. Но жила честно! Сердцем! Да, внезапно она стала между Таро и Карлосом. Но ненароком ведь! И чего она испугалась сильней – угроз наркобарона, смерти Карлоса или молчания самого любимого? Тихого ухода Таро последней ночью или его бездействия в аэропорту? А может, самой себя?

Ясно, что Судьба подарила ей второй шанс, а она… Она не справилась. Не хватило духу, силы характера и смелости бороться за любовь. И вот она находится на той самой обочине жизни, на которой так боялась оказаться.

– Поделом! Поделом! – с горечью приговаривает девушка, шагая по Питеру.

Был ли выход из ее ситуации? Есть ли он сейчас? И опять она не может принять решения! Не понимает, как жить дальше. Бродит по городу, шагает, пока сил хватает, забывая обо всем.

К вечеру дождь сменяется редким снегом. Мелкое белое крошево стремительно падает на вымокшие улицы и столь же стремительно тает. Пронзительно-ледяной мрак гуляет по городу вместе с ветром. В такую беспросветную не уютность обычно Бог прибирает бездомных бродяг и больных животных.

Она давно мерзнет. Одежда не успевает высохнуть от утреннего дождя, а другой в наличии не имеется. Возвращаться не тянет. Вернуться – и будет еще хуже! Там ждут ее подсохший позавчерашний батон, старые газетные объявления о вакансиях и ненавистные стены съемной комнаты. К ним прилагаются замусоленная общая кухня, ржавая ванная, капающий кран и окрашенный в грязно-синюю маслянистую краску с потолка до пола туалет, какие оставались, наверное, исключительно в заброшенных психдиспансерах времен перестройки. Она, конечно, не знает, как на самом деле выглядят помещения психоневрологических диспансеров, но сейчас кажется, что именно так.

– Еще благодарить меня будешь! – сказал тогда ей хозяин комнаты, неряшливый питерский алкаш неопределенного возраста – дед Василий. Редкие пепельные волосы, сходящие с пигментированного старостью блестящего лба и свисающие с висков и затылка, немыто лоснились. Замусоленная душегрейка издавала крепкий запах табака, рыбы и ядреного пота, болтаясь на тощем теле. Клетчатые нитяные тапки на грубой резиновой подошве при ходьбе издавали странный стонуще-хлопающий звук.

Пока они стояли в дверях, воздух пропитался удушливым перегаром. Взгляд девушки рассеянно скользнул по комнате, мятому лицу хозяина, его запачканной и залитой майке и остановился на дорожном чемодане.