Юрий Меркеев - Монастырь и кошка. Сборник рассказов, повестей, эссе

Жилин продолжал недоверчиво смотреть на него.

– Уже два года, как я возглавляю салон по продаже европейских автомобилей. Бизнес легальный, – спокойно пояснил Старцев. – После лагеря в моей жизни многое изменилось.

– Как и в моей, после увольнения из органов.

– Я знаю.

– Знаешь? – удивился Жилин.

– Знаю, что сейчас ты работаешь охранником в банке. А до этого с работой были проблемы. Одно время ты даже подрабатывал курьером в фирме «Урга», нелегально переправлял крупные суммы денег в Москву и в Питер.

Жилин пристально вгляделся в лицо собеседника.

– Откуда известны такие подробности? – спросил он.

– Позволь мне не отвечать на этот вопрос… Так я угощу выпивкой?

– Что ж, угости.

Настороженность Жилина не проходила, однако в поведении Старцева была какая-то простодушная легкость, и это, вкупе с выпитым коньяком и джазом, подействовало на бывшего опера расслабляющее.

Вскоре на столе появилась бутылка «Белого аиста» и две порции дымящегося жаркого из кусочков молодой телятины. Жилину не терпелось узнать, с какой стати каждую весну Старцев ставит свечу за его здоровье.

– Дело в том, – начал Старцев, разливая по рюмкам коньяк, – что, когда я находился в лагере, от друзей с воли пришла… – Он на секунду замешкался, ища замену слову «малява», стараясь избегать блатного жаргона, который за пять лет лагерей въелся в него как ржавчина. – Одна телеграммка. В том героине, который я хотел пустить по венам, когда ты вломился в квартиру, самого героина почти что не было. Вспомни, это было десять лет назад! Там был крысиный яд, от которого я помер бы в страшных муках. Махмуд, который поставлял мне этот героин, получил заказ от Скобы, Скобеля, ныне покойного, избавиться от меня каким-нибудь нехитрым способом. Скоба в то время имел на меня зуб. И тут вдруг ты со своими архаровцами. Появись ты на минуту позже, мы бы не сидели сейчас в этом баре и не вели бы задушевных бесед. Я б уже давно жарился в аду на сковородках. Уж не знаю точно, для чего Господь сподобил оставить меня в живых, но тебя в тот день направил ко мне ангел – хранитель. Я рассказывал эту историю отцу Серафиму весной, когда меня освободили. Он ответил, что пути Господни неисповедимы, но все они ведут ко спасению.

Жилин слушал Старцева и не верил своим ушам. Бывший уголовник по прозвищу Старый и в самом деле остался там, в одной из прошлых десяти жизней. Перед ним сидел совсем другой, незнакомый ему человек, которому хотелось верить. Внутри Жилина закипало желание ответить Старцеву откровенностью на откровенность, однако его откровенность была связана с неприятными воспоминаниями, которые сидели в его душе саднящей занозой. И все-таки Жилин решился вытащить эту занозу.

– Послушай, Андрей, ты ведь знаешь о том, что тебя посадили за подброшенный героин?

– Знаю.

– Ты также, наверняка, знаешь о том, что после того, как тебя закрыли в СИЗО, я… – Жилин осекся, не зная, какими словами признаться Старцеву в любовных связях с его женой. Однако, Старцев сам пришел не выручку.

– Знаю, – сказал он, хмурясь. – Я, брат, все знаю. Освободившись, я женился во второй раз. У Ленки и до тебя было много любовников. Эфедрон отравил ей жизнь. У нее родилась девочка, а она не знала, кто отец. По срокам ни я, ни ты не подходили.

– Ты ненавидел меня? – простодушно спросил бывший опер.

– Да. – Так же простодушно ответил бывший зэк. – Когда сидел в следственном изоляторе и читал записочки с воли. Но когда узнал, что она снова подсела на иглу и путается с каждым, кто купит ей эту дозу, моя ненависть перекинулась на нее. Впрочем, ненадолго, – с грустью добавил Старцев. – Ленка умерла от передозировки. Ты не знал?

Жилин отрицательно покачал головой, чувствуя и себя косвенно виноватым в ее смерти.

– С тех пор у меня прошло десять жизней, – тихо сказал он.

– У меня тоже, – ответил Старцев. – Давай помянем грешную душу.

– Давай.

…Они разговаривали, сидя в этом баре, до глубокого вечера. Две грешные души, ищущие покаяния. Они вспоминали одну из десяти жизней, которая развела их по разные стороны баррикад и которая их же соединила. И с каждым выпотрошенным до костей воспоминанием, понимали, что корневой системой их тогдашней жизни были цинизм и нравственное падение. В те годы они дышали одним и тем же отравленным вирусами легкой наживы воздухом, и по сути мало чем отличались друг от друга: уголовник и офицер милиции. Оба были дерзки, безответственны, падки на деньги, оба накручивали «штрафные круги», в которых не было понятия греха или совести.