Ольга Ярмакова - Все начинается утром

Ладонь, сжимавшая девичьи пальцы, стала сильно нагреваться и засияла изнутри белым огнем, обжигая и пугая несчастную.

– Проснись, Элен, слышишь, проснись! Ты в исходе, дитя. Dixi!

Огонь вырвался наружу, расползаясь по руке, и жадно набросился на девушку. Она закричала и стала извиваться, пытаясь вырваться из страшной ловушки и в тщетной попытке затушить пламя. Но огонь не пожирал ее тело и не причинял ей вреда, лишь душный жар проникал в нее через нос и рот, словно живой змей и растекался по всему телу. Еще рывок и женщина разжала пальцы, выпуская жертву. Огонь тут же погас, не опалив ни единого участка тела, ни волоска, а та, что дергалась в агонии на столе, резко замерла, вытаращив в потолок глаза и широко открыв рот.

А потом в голове началась карусель и свистопляска от голосов и образов, звавших ее, умолявших, смеющихся и ругавших, печальных и безмятежных. Из всей этой какофонии прорвался голос, отчаянный и призывный:

– Беги! Спасайся! Беги!

Это был ее голос. Элен Киндмонд. И она вспомнила, кому кричала и зачем, и что стало ее последним воспоминанием.

– Нет! – Теперь она могла прокричать то, что не успела и выставить руки, защищаясь от острого клинка, поразившего ее сердце. – Нет!

Слезы вернулись вместе с памятью, вымывая горечь, неотъемлемую спутницу воспоминаний.

– Все в прошлом, дитя, тебе ничто и никто больше не угрожает. Ты в безопасности и ты жива. – Голос ласковой ладонью прошел по волосам, всклокоченным и прикрывавшим спину. – Прости меня за ту боль, что пришлось учинить твоему разуму, но иначе нельзя было тебя вернуть к жизни, моя милая Элен. Теперь память твоя восстановится быстро и все пережитое тобою возвратиться к тебе. И хорошее и плохое.

– Анастасия! что с ней? Она спаслась? Успела? – Элен в ужасе от нахлынувшего воспоминания и его незаконченности, устремила лицо к незнакомке.

– Не волнуйся, дитя, ты справилась. Хранительница выжила, и орден продолжит жизнь, неся свет Луны всему живому. – Женщина, не открывала лика и отвечала, лишь легонько покачивая головой.

– А этот ужасный человек? – Девушка боялась произнести имя своего убийцы. – Он же не оставит в покое орден. Как же так?

– Не переживай. Он не твоя забота более, да и не сможет он дальше лиходействовать, своим поступком ты порвала цепочку проклятия и стерла черную душу с этого светлого острова.

– То есть?

– Самопожертвование, Элен. Все просто.

– Но я не думала себя приносить в жертву. Это….

– … случайность? Отнюдь. Ничего нет случайного. – Голос перебил ее замешательство. – Ты была готова к этому шагу, если посмотришь вглубь, то согласишься со мной. К тому же, иначе ты бы не смогла выбраться из того мира. Это была дверь.

– Что? Вы с ума сошли?! Какая дверь? Он же зарезал меня, как животное! – Возмущение криком выплеснулось на стоявшую рядом женщину.

– Смерть – всего лишь дверь. И ты ее благополучно прошла. Прости, что пришлось пустить тебя в это плавание одну и неподготовленную, но больше ждать нельзя было, ибо время пришло и миры ждали тебя, твоей помощи.

Но Элен не дослушала собеседницу, в изумлении и растерянности, она рассматривала и трогала с опаской левую часть груди, где должна была остаться огромная рана или шрам. Но на коже не было ни царапины.

– А где же рана? Здесь должна была остаться глубокая прорезь. – Она говорила сама себе, не веря тому, что произошло.

– Все зажило. Это преимущество здешней среды, но, увы, только для телесной оболочки. Внутри останется другой шрам, оставленный злом. Его я не в силах излечить. А тебе придется с ним привыкать жить. – Ответила незнакомка и умолкла.

В образовавшемся молчании женщина застыла неподалеку от стола, капюшон, наброшенный на голову, скрывал её лицо, но взгляд, непроницаемый и сокрытый, сверлил ту, что сидела нагишом на белой поверхности, словно блюдо на подносе и, обхватив руками согнутые ноги, вжимала лицо подбородком в колени. Рассыпавшиеся густые волосы цвета зрелого каштана укрывали свою хозяйку со спины и плеч, частично спрятав лицо.

Воспоминания набегали и заполняли память Элен то могучими бешеными волнами, гонимыми неукротимым ураганом, то неспешно текучими облаками, лениво поддававшимися легкому задорному бризу. Она полностью отдалась этим цветным лоскутками прошлого, которые постепенно срастались в одно бесконечное полотно, концовка которого была сейчас в этой пустой белой комнате. Слишком много всего пришлось пройти и слишком многое потерять обретая. Она почувствовала накопившуюся усталость от этого бесконечного путешествия, давящую каждый мускул, каждую косточку, каждую клетку ее тела. Но все же ее интересовал один момент, не то чтобы беспокоил, но все-таки: