Евгений Бакало - Десятый круг

– А где мой телефон? Как своим позвонить?

– Телефон цей бугай забрал. А бо ще кто. Забудь. Твои и так знають где ты, сами ж и привезлы. Про тоби ужо слух пробёг. Местные прибиглы добро твое делить. Уроды.

Минутное знакомство с этим человеком, а у меня к нему уважение. Он брал нас как стариков немощных, крепко, но почти ласково. Взял и отнес к очередной двери. Отворил ключом засов. За дверью копошилась жизнь. И в эту жизнь нас ввели словно полусонных овец.

– Да ви не бойысь, заходь! Нэма буйных. Тильки унылые.

– Заходи, заходи, – донеслось из глубины.

Только сейчас я разглядел четыре железные кровати, на трех из которых были привязаны люди. Мы с Пашкой прошли и сели на свободную. Я сразу привалился в сторону окна, оставаясь в сидячем состоянии. Меня мутило. А слух мой воспринимал все звуки. И эти звуки стали доносить сюрпризы.

– Кто ты? – начал разговор, лежащий на кровати у окна справа. На зоне бы его признали «паханом». Лицом суровый и место почетное. Одно отличало, человек был привязан за кисти к кровати.

– Пашка.

– А друг твой?

– Он мне не друг.

– Зря ты напрягаешься. Тут лучше жить тихо. Я Иван Иваныч. Но можно и Моисей. По фамилии.

Меня потянуло подняться и посмотреть.

– Забавно. Моисеев Иван Иванович… А я Георгий.

Все замолчали. Тишину нарушил пациент с кровати напротив.

– Будьте людьми, развяжите. Нет сил. Ради Христа, развяжитееее. Суки. Ну будьте людьми! Я же все равно уйду. Я не могу больше. Я не могу так больше жить… А-А-А!

Его крик порвал мое сознание.

– Что с ним?

Иван Иванович повернул голову в сторону кричавшего и спокойно произнес.

– Я не знаю, за что он тут и как зовут. Я его назвал Ной. Он вечно ноет и скулит. Вроде наркоман. Не буйный, но уж больно жалость вызывает. Все своих домашних вспоминает. Да кошек с собачками.

– Ной, Моисей. Я так понимаю, тот третий Авраам? – я попытался шутить.

– Пять. Так и есть. Арам Оганесян. Философ. Он пока спит, колонули успокоительным. Он тут спектакль устроил, призывал всех одуматься и принять царство божие. Ну, его и угомонили.

– А Ноя за что?

– Суицидный, вроде вешался. Больше ничего не знаю.

– А тебя? – продолжал я интересоваться.

– Чтоб не развязал их, – с ухмылкой ответил Иван Иванович.

– А нас почему не привязали?

– Коек больше нет. Двоих на одну никак. Да вы и не буйные. Развяжи меня. Арам и так не привязан. А этот пусть пока угомонится… Ной, ты чего так кричишь? Вот полюбишь жизнь, как люблю ее я, и тебя отпустят.

Мне стало чуть легче. Я услышал разумную речь человека.

– Пашка, развяжи Иваныча! – я толкнул Пашку в бок. – Слышишь. Развяжи, говорю, человека. Или совсем одурел со страху?

– Я чо вам, шнырь? Сам развяжи. Тебе надо ты и развяжи. Может мне вообще тут все в падлу.

Иваныч приподнялся на локтях как мог, чтоб взглянуть на новенького.

– Бывалый что ль?

– А ты сам не видишь? – и Пашка демонстративно закинул синюю от татуировок руку на колено.

– Где чалился? Вошел в хату, представься. Не русский что ль? Или не учили людей уважать?

Пашка весь сжался. Видно было, что его расслабленное состояние нарушили в самый неподходящий момент. Он оперся на ватные ноги, встал и сделал шаг в центр палаты.

– Горохов Павел Алексеевич. Чалился в городе Изюм…

– Слышь, ты, Пал Алексеевич, – перебил его Иван Иванович, ‑ ты это, прекращай зону рисовать. И мне не стоит об этом напоминать. Представился "Пашка" и будь Пашкой. Мы тебе погремуху не собираемся вешать, если сам ее не повесишь. А то, что шнырем был, и так видно. Вот про это не забывай. Развязывай давай.

Пашка молча распеленал кисти Иваныча и по старой привычке сел на корточки возле умывальника.

– Вроде не зона, а как все выстроилось само собой. Вот тебе и койка, Жора. А Пашка привычный на корточках. Да вы расслабьтесь, парни. Мы тут как у Христа за пазухой. Лишь бы не пичкали лекарствами и уколами, иначе хана психике и всему ливеру.

Иван Иваныч явно знал много, через порядочное горнило прошел. Но было видно, что он выше всех этих условностей и правил. Мне стало интересно.

– Иваныч, а ты сидел?

– Когда-то в прошлом. Сейчас лежу. Но пора вставать, а то все затекло. Хорошо, что вы появились. А то б обмочился тут, спеленатый.

Иваныч встал, отправился по нужде в кабинку туалета без дверей, и не отвлекаясь, продолжил речь:

– Сидееееел. Еще как сидел. Но что-то тошно мне стало от этого. Света белого не видел между ходками. А тут проповедник пришел. Лекцию читал нам, Библию. Я к нему на беседу напросился. Он меня и надоумил, что есть другая жизнь. Без этой грязи, без насилия и воровских законов. Без зашкваренного мира… Где есть закон божий и человеческий. Так я и подался в церковь. Только не в ту, которую он мне нарисовал, а в нашу. Сперва, в часовню стал ходить при зоне, потом служкой. А там и конец срока. В родной деревне куда податься если нет жилья? Ну, напрямик к Батюшке. Он и пристроил меня в кочегарку. Так я и дворником, и охранником при храме и что подлатать да смастерить.