Владимир Молодых - Казачья Молодость

Владимир еще долго не сводил с меня глаз, а из-за его спины выглядывала Нина. Здесь среди множества людей она даже не глянула в мою сторону. Я тем временем беседовал с Бутиным. Он пригласил меня на следующий день в ресторан. За мной он вышлет коляску. Там же на приёме по случаю завершения окружных скачек он как-то скользь обмолвился, что с ним на скачки ехала Софья, но она, похоже, дорогой простудилась – и теперь она в доме сестры. Я спокойно принял слова Бутина о Софи. Я весь еще был там на ипподроме, на том последнем повороте, где решалась судьба приза. Фаворитом долгое время был конь Русский. Он взял резво, подгоняемый публикой трибун, как ее любимец, захватил лидерство, но удержать его сил не хватило.

– А почему Русскому было не помочь нагайкой? Ведь она была в твоих руках, – спросил кто-то

– Почему… почему!? Есть такое выражение: погонять павшую лошадь. Вот то, что было с Русским. А посылы были, – говорил Адъютант, – но он не реагировал на них.

– А может вы берегли коня. Ведь на Русского были большие ставки. Да и потом – это конь боец. У него достаточно опыта. Ведь даже, споткнувшись однажды, он нашел силы, устоял на ногах, – не без иронии спросил полковник.

– Слишком берег коня! Это, господа, звучит мудрено. В латыни есть слово эвфемизм. Это в переводе значит: говорите нехорошо, неумно. Это слово смягчает ваше выражение – «берег коня». Оно выражает, что наездник не старался выиграть или старался не выиграть скачки. Нет, конь Русский выложился и на этот раз, как мог. А не мог большего – видно, колики подкосили его.

В глазах полковника, я понял, слова Адъютанта не нашли поддержки и оправдания. Но и после слов Владимира еще долго обсуждали неудачу Русского. Но никто и словом не обмолвился о моем коне Рыжем. А ведь ему досталось от меня немало шенкелей. Думаю, от ярости моих шенкелей остались следы в душе моего коня. Ведь он испытал немало под моими шенкелями. А конь Русский был в полном расцвете сил, по словам Владимира, – тогда отчего появились эти колики?

Чествование моей победы не менее шумно было и в гимназии. И, как ни странно, всю эту шумиху затеял Петр. Я его в этом не просил. Напротив, я выговорил ему за все это, но с него, похоже, как с гуся вода. Он лишь невинно улыбался. Нет, на него я не обижался – да, на него и обижаться нельзя – все равно бесполезно. Я не любил славы, а он любил, так сказать, плавать в лучах хоть чей-то славы. Скачки успешны ли они или нет, общение с конем – вот смысл казачьей жизни. Мы, казаки, будем всегда следовать заветам наших предков: то ли грудь в крестах, то ли голова в кустах – мы всегда должны быть впереди.

Даже был выпущен листок, лояльной дирекции, газеты «Гимназист» с крупным заголовком: «Дауров – герой нашего времени. Здесь же фотография меня и моего коня. Конь в своей победной попоне, а у меня – улыбка до ушей. По этому поводу был принесен, видимо, заранее заказанный огромный торт. А все это проделки Петра, как выяснится позднее. Чуть ни вся гимназия сбежалась на торт. Его внесли двое рабочих. Тут могло бы начаться такое, если бы не монумент Петра. Он тут же все привел в порядок – и каждый уносил свою долю на листке, вырванном из тетради. Похоже, всполошилась и дирекция. Меня вызывает директор. Я знал, что мое увлечение верховой ездой перерастет в страсть, а от нее ничего хорошего не жди.

– Все твои успехи, Дауров, – не вставая из-за стола, казенным голосом начал директор, не поднимая на меня глаз, – это, конечно, слава и городу и нам, гимназии. И это, безусловно, лучше, чем все тот же злополучный кружок, – нервно подправляя очки за ухо. – Я помню, что ты был до этого всегда среди первых учеников. А что будет теперь? – он глянул в упор на меня поверх очков своими бесцветными глазами. – Хотя успехи в этом деле похвальны.

Я заверил, что скачки не самоцель, но я хочу, мол, стать юнкером кавалерийского училища.

– А среди вновь поступающих будут и кадеты из корпуса. У них верховая езда – отдельный предмет. Надо будет мне доказать им, что мы никакие не «шпаки», как они обзывают нас. Вот я и утру им тогда нос, чтобы марку нашей гимназии поднять… – С жаром заверил я.

Все получилось так убедительно, что даже самому понравилось. А директор был просто сражен моей речью. Уходя, я заметил, что мною завоеванный кубок на первенство города стоит на видном месте. Но кубок этот – переходящий. На следующий год я на подобных скачках участвовать не буду. И кубок уйдет из гимназии.

И все же Нина не давала мне покоя. Вспомнил, что перед стартом я заметил ее на трибунах среди кадетов. Мы обменялись приветствиями. А, когда участники густой кавалькадой проходили уже в конце трибун, Нина сбежала вниз и крикнула через ограждение: «Будь осторожен!» Я дал ей знать, что так и поступлю. Уже потом, думая и о скачке, я вспомнил эти слова предосторожности Нины. Как можно судить разом и о победе, и об осторожности? Эти понятия несовместимы, к сожалению. С мыслями Нины об осторожности в конном деле делать нечего. Я и потом, проходя круг за кругом мимо трибун, вспоминал Нину и ее слова. Я даже всякий раз, проходя мимо трибун, чувствовал, что она смотрит на меня. Вспомнилось и то, что тот день был ветряный и холодный. Разгоряченный конь мой еще «дымился» паром – я только что прошел столб, как ко мне наперерез бежит Нина.