Владимир Молодых - Казачья Молодость

– Вы сегодня просто герой! – запыхавшись, проговорила она с блестящими от радости глазами.– А это тебе за все… И она поцеловала меня в щеку.

– А разве раньше я не был таким?

– В седле ты смотришься куда лучше, – лукаво посматривая на меня, проговорила Нина, ласково поглаживая моего коня.

Внезапно появился Владимир.

– Прощайте, – сухо сказала она и протянула мне руку, похоже, для поцелуя, но я только пожал.

– Мы еще встретимся. Я не прощаюсь, – бросил уже на ходу Адъютант. Он уже переоделся в золото аксельбантов адъютанта. Не этим ли он заворожил Нину, подумал я.

Чуть позже от того же Петра я узнал, что кадетом Владимир учился у отца Нины, так что они знакомы давно. И уж не отец ли предложил Нине оставить меня – «социалиста» – и заняться адъютантом. Так ли это было или не так – сейчас не имело значения. Но, похоже, Нина любит этого лощеного красавчика: глаз с него не отводит. Вот и сейчас, уходя, Нина оставила после себя смутные впечатления. Думая о ней, я долго смотрел вслед этой некогда милой мне девушке. Пока меня не окликнул сам Бутин. Но я успел в последний раз глянуть в ее сторону. Она, пряма, легкая, стройная уходила с моим соперником. Но он уже и училище военное закончил и стал поручиком. Этим он достойнее меня. А его умные лучистые глаза, русые волосы рассыпались от прямого пробора по обе стороны. Одни ухоженные усики чего стоят. Перед ним – кто мог устоять?

Стали готовить коня моего к параду победителей. Принесли попону коню. На голубом поле попоны золотом отливают двуглавые орлы.

– Твой конь еле ноги переставляет, – заметил мой конюх, укрывая коня попоной победителя.

– А что – это плохо? – спросил я.

– Это хорошо, – почему-то недоверчиво, как всегда буркнул конюх. – Выложил из себя все…

Я помнил всегда слова берейтора-англичанина из конюшни Бутина, что выигрыш в скачках во многом зависит от конюха. Я всегда с благодарностью относился к конюхам и делился с ними из моих призовых. Я и этого конюха, что готовил моего коня, не оставлю без доли из призовых. На параде мы ехали рядом – я и Владимир. Публика громко встречала своего любимца Адъютанта. А рядом с ним – и это чудо! – Нина на белом коне в дамском седле. На ней черные брюки наездника, белая рубашка и голубой свитер. Губы ее в ярко-Розовой помаде, пушистые волосы перехвачены голубой косынкой. Она счастлива в своей милой улыбке. Она просто восхитительна в своей шляпе с пером.

Владимир наклонился в мою сторону и сказал так громко, чтобы я смог разобрать среди шквала оваций.

– Скачки – и есть наше с тобою самовыражение. Это то, на что мы с тобою способны. Но скачки это, учти, и есть настоящая болезнь, которая – как и другая болезнь – может отобрать у тебя жизнь.

На моей памяти скачки возьмут у него таки жизнь. Не пройдет и трех лет, как смерть на скачках остановит его бег… В любой страсти нас подстерегает смерть. Как сказал бы поэт: «Плаха с топорами…». Это значит, что долго высокую ноту держать опасно…

У моего коня, пока походили мимо трибун, уши были прижаты. Видно, крики людей напоминали ему о прошедших минутах борьбы. Но Рыжий мой конь любил, похоже, приветствия – он кланялся трибунам, понимая, что все овации принадлежат ему. А трибуны стоя приветствовали нас.

По этому случаю, полковник казачьего полка, где я снимал комнату, устроил настоящий прием. Я, как мог, благодарил на этом собрании известных конников, хозяина дома. Ведь с его благословения я был зачислен в казачий полк, чтобы уже от имени его я мог бы выступать. Думаю, в этом деле многое помог и Бутин. Конечно, были бесконечные тосты. Было людно, но все получилось на славу. И все первое официально слово было представлено Владимиру Дедкову, как адъютанту его превосходительства. Адъютант во всем блеске золотых шнуров, ремне, опоясывающих его крепкий и гибкий стан, поднял бокал и, выждав пока осядет шум… В этот момент, когда гул только-только стал оседать, я успел крикнуть:

– Господа, если бы я знал, что конь по кличке Русский будет моим соперником по этой скачке, то я бы не стал накануне всю ночь водить этого коня с конюхом по двору. Иначе он мог бы просто умереть от колик. А если бы я все же не смог выиграть у Русского сам, то никому, кроме Русского, не желал бы победы.

Все стихли. И почему-то посмотрели в сторону полковника, в конюшне которого содержался конь Русский. Но адъютант перехватил все внимание на себя и бархатным голосом, сверкнув золотом погон, сказал:

– Господа, я счастлив, что, если не я, то скачку выиграл мой друг. Вот он, – при этих словах он обнял мен за плечи, – молодой казак станицы Монастырской. Не только я, но и все участники увидели впервые, что такое казачья скачка. Он плавно набирал, я заметил, круг за кругом новые обороты аллюра. Мне кажется, что он начал и закончил скачку с одной и той же скоростью. Он даже не форсировал бег коня, если тот уходил из лидеров скачки. Я шел рядом с ним, даже чуть сзади и был этому всему свидетель. Он шел к столбу с прежней скоростью. Это мы отставали, проваливались. Он шел к столбу – будто не было позади шести труднейших кругов и шести смертельно высоких барьеров с водой. Сколько там осталось всадников. Он входил в наши порядки группы лидеров, как нож входит медленно и упорно в масло. Он шел сам по себе, выбирая чаще наше ненавистное «поле», не обращая ни на кого внимания. Вот он, этот мальчик худой с глазами масляного ореха. Вот он и есть та самая «темная лошадка», о которой говорили мне незнакомые ему наездники. Я бы глядя на него, сказал бы, что это просто какой-то всадник без головы. Ведь он, выходя на старт, не дает себе отчета, что перед ним лучшие наездники округа. Но я уверен, что именно его-то конь и знает, как добывается победа. Я пью за этого лучшего среди нас, наездников!