Норман Райт - Записки штурмана

Только вот, всю свою жизнь, он лишь вязал канаты, да приглядывал за разным корабельным барахлом. В общем, устал он от работы боцманом и не скрывал, что метил на должность более рентабельную. Даже не смотря на то, что за голову капитана платят в разы больше, нежели за простого матроса.

– Разве с этим идиотом вам всем, добрым джентльменам удачи, спокойнее? – негодующе воззвал матросов Шилох. – Разве с ним, мы можем чувствовать себя в безопасности? Даже будучи посреди моря, мы с этим ссаным идиотом, можем сесть на мель! Где бы мы ни решили кинуть якорь, – продолжал Шилох, жестикулируя своими огромными как у чудовища руками, что в тусклом свете коптящей лампы, отбрасывали длинные тени на всех собравшихся, – гвардейцы тут же будут в курсе. Будь мы хоть у черта на мошонке!

– Мы болтаемся на его мошонке уже добрых два с половиной месяца, – произнес кто-то из матросов сиплым голосом. Этот моряк не был новобранцем. Он так же, как Шилох, священник Эммет, плотник Джозеф и прочие джентльмены, являлся костяком экипажа Говарда. Он, так же как и вышеупомянутые джентльмены, испытывал неприязнь к богатому, но глупому капитану и его помощнику квартирмейстеру Бенджамину Хагли. – С тех пор как ступили на службу к этому трусливому пьянице, мы питаемся, словно крысы и спим, словно бездомные псы!

– И я о том же! – обрадовался Шилох. Он явно был за дестабилизацию обстановки на корабле. Дай Абберботчу волю и поддержку, он сейчас же располовинит Говарда своей ржавой саблей и выбросит части его тела за борт. Но не видать Шилоху поддержки моряков, пока не уплачены Говардом их прежние труды. – Наш капитан ведет корабль на рифы!

– Шилох, – одернул боцмана Тэрри Барлоу, пожилой сутулый матрос и кивнул своим острым носом в мою сторону, – будь ты немного не предусмотрительнее, капитан давно узнал бы о твоих дерзких планах. Думаю, этот мальчишка может быть одним из его прихвостней.

Здоровяк впился в меня буравящим насквозь взглядом, и я неуверенно отвел взгляд, сделав вид что совершенно ничего не слышал. Но по большому счету, мне было плевать на бунтарей и их сговоры. Я лишь хотел спокойно вынести свою службу, и поскорее забыть всех собравшихся на этом корабле. Пусть хоть к дьяволу катятся. Или к тому, которого все собравшиеся уважали и боялись – к Билли Бонсу, под его ноготь.

– Эй, прощелыга! – гаркнул Шилох в мою сторону. Голос здоровяка был тяжелым словно лай старого охрипшего пса, заблудившегося в холодной туманной бухте. Кроме того голос боцмана был мне так же неприятен, как и он сам. – Вошь лобковая! Я к тебе обращаюсь.

– Я, сэр?

Все дружно засмеялись. Я даже не понял почему. Измотанный работой в гнилой жиже, я лишь хотел, есть, и спать и уж тем более не точить лясы со старослужащими.

– У тебя что, не все на палубе?

– Все, сэр.

Матросы вновь рассмеялись. Это начало меня нервировать. Многим из собравшихся, я мог запросто разбить скулы, ибо я не хотел становиться «козлом отпущения». Но наживать себе врагов среди отъявленных пиратов, особенно среди таких как Шилох, мне тоже не хотелось. Тем более в первый день моего плавания.

– И как имя того, у кого все на палубе?

– Батчер, сэр. – Я совершенно не хотел общаться с этим человеком похожим на деревенщину, как общением, так и своей внешностью. Кажется, он еще недавно жил в хлеву, и был одним из его обитателей, а теперь зубоскалил всем на потеху, развалившись в моем гамаке, словно старый, тучный тюлень.

– Я вижу ты порядочный, Батчер. – Тон боцмана стал немного мягче, но моей неприязни он не уменьшил. – Ты славный малый, черт тебя дери. Как пить дать! В людях я разбираюсь, уж будь уверен. Я по голосу различаю людей. А у тебя, прощелыга, голос твердый, мужественный. Как у меня когда-то.

В этот момент Шилох поднялся с гамака и тяжелой поступью направился в мою сторону. Огромные повидавшие время сапоги боцмана опускались на пол с таким грохотом, будто весили каждый по двадцать фунтов. Когда пыльный, пропахший луком и табаком гигант уселся рядом со мной на бочку с яблоками, та протяжно застонала, но продолжила терпеливо нести свой крест.

– Шилох, – прохрипел великан и протянул мне ладонь. Я ее пожал. Мои кукольные, (по сравнению с боцманскими), пальцы, едва не затрещали в руке здоровяка, и если бы он захотел, то мог с легкостью раздробить их. – На этой посудине, разрази ее гром и четырежды пойди она на дно, я боцман. Ты не суди меня за неприветливость. Разных людей пригоняют к нам на корабль, и не мне с ними нянчиться. Выполняй мои условия, и будь спокоен. Смекаешь?