Норман Райт - Записки штурмана

– Где эта трюмная крыса?! – взревел Хэтчер, разглядывая собравшихся матросов одурманенным ромом взором. – Я сгною его в вонючей жиже и компанией ему будут лишь пауки и блохи! Где этот плешивый, сиськастый кусок дерьма?!

Никто не понимал, кого имел в виду Говард, ибо трюмных крыс здесь было полно. Все недоумевающе переглядывались и пожимали плечами. Как вскоре выяснилось, речь шла о Стэфане Каркарове. Капитан сегодня весь день напролет изливал на него свою злобу, а сам Каркаров, втихомолку сокрушался на Говарда и свою судьбу.

– Поди-ка сюда! – рявкнул Говард, заприметив окосевшими глазами силуэт толстого Стэфана, который без промедления покинул круг матросов и мечтания о своей милой. – Ты, кальмарья кишка, не иначе как позабыл о своих обязанностях? Ты позабыл, что грузовая палуба уже полна насекомых и крыс? А?! Отвечай!

– Не забыл, сэр, – ответил Стэфан.

– Быть может, ты позабыл, чем пахнут ноги твоего хозяина? – И капитан позволил себе харкнуть прямо в лицо несчастного Каркарова. Тот лишь поморщил нос, но ничем не ответил. Тогда капитан плюнул еще. А потом еще и еще. До тех пор, пока у капитана не закончились во рту все слюни. – Убирайся с моих глаз.

Заплеванный Каркаров, тяжело вздохнул, и отправился в трюм. Туда, где было темно и душно, где среди зловонной плесени и скорпионов, нужно беспрерывно откачивать сочащуюся из многочисленных щелей воду. Все что я смог сделать, лишь проводить несчастного полным соболезнования взглядом.

Капитан, напоследок окинув моряков опьяненным взором, развернулся на каблуках и, спотыкаясь о свои же сапоги, поднялся на верхнюю палубу. Ступая по узким ступеням Говард, обронил свою треуголку, но не посчитал нужным возвращаться за ней. Никто из команды не шелохнулся, чтобы поднять головной убор пьяного капитана. Пыльную треуголку поднял я. Немного позже.

– Опять надрался кислой ссанины, – гневно пробубнил кто-то из толпы вслед Говарду. – Старая дрянь.

Когда капитан ушел, разговор возобновился. Я все сидел и думал о несчастном Стэфане. Я не знал кем он был на суше. Бедняком или одним из придворных? Как вообще нелегкая занесла его на этот корабль, в общество последних пьяниц? Одно я знал наверняка – наш капитан еще тот ублюдок.

– Кабацкие проститутки и бренди рекой – это конечно, весьма недурно. – Так вступил в разговор один из самых отталкивающих для меня, членов экипажа этого пиратского линкора. То был свинолицый Шилох Абберботч. Тучный, изрубленный саблями боцман, без единого живого места на теле! О нечеловеческой жестокости этот исполин явно знал не понаслышке. – Однако не загреметь ли из-за этих распутных девиц, нам всем однажды под ноготь Бонса? За голову пирата, сейчас весьма неплохо платят. Так ведь?

– А за голову капитана платят еще больше, – подметил кто-то, но сделал это очень скромно, поэтому практически никто этих слов не услышал.

– Это не новость, Шилох. – Плотник Джозеф, и снял с лысой головы пропитанную потом повязку. – А вообще, плевать я хотел на королеву и прочее дерьмо! Я вольный моряк. Вольный флибустьер. Искатель добычи!

– До тех пор, пока коршуны не закружат над тобой, – заметил Шилох. – А с таким капитаном, это произойдет очень скоро. Помяни мое слово! С Говардом, недолго оставаться тебе «вольным», флибустьером. С таким капитаном – наш путь в никуда.

– И что же ты предлагаешь? – Плотник выжал повязку на пол и как следует, встряхнув ее, вернул на прежнее место.

– А все просто, Джо, – ответил боцман, – нужно переизбрать капитана. Так и быть, этот срок отходим, а когда получим свои деньги, вышвырнем пьяницу Говарда с корабля. Обновим команду, и отчалим. Как вам?

Кто-то из матросов одобрительно закивал, но все по-прежнему молчали и слушали.

– С тобой, Шилох, – произнес Джозеф и посмотрел в глаза боцмана, – мы забрызгаем кровью наши паруса уже к рассвету. Ты славный пират, но сердце твое почернело от скупости и жестокости. Убить врага это одно – это благородно. Но совсем другое – пытать его, часами сдирая кожу, дюйм за дюймом. Потрошить людей как свиней. Отрубать им руки и выбрасывать за борт. Изрубленных пленных живьем засаливать в бочке. Это твои методы. Поэтому, я против того, о чем ты здесь толкуешь. Кровопролитие – это конкретно, путь на эшафот.

Шилох промолчал. Несмотря на свой устрашающий вид, перед виселицей, наш боцман трусил, словно ребенок, перед огромным насекомым, которое способно больно ужалить. Боцман очень боялся однажды оказаться среди тех, кто уже не один месяц болтается в петле и сушится на солнце, оттого и провел большую часть своей жизни, в плавании. Корабль было единственное место, где Шилох чувствовал себя в относительной безопасности.