– За что? – чуть не крича произнес Семен.
– Не ори ты, – одернул его Джон, – за то, что вся страна отмечает столетие нашего великого вождя, а ты его пле…
Джон осекся, еще раз оглянулся и зло, сквозь зубы, проворчал:
– Все, пришли, наш дом.
Они вошли в грязный обшарпанный подъезд, поднялись на третий этаж. Джон долго звонил, затем стучал в квартиру.
– Слушай, там, наверно, нет никого? – обратился Семен к Джону.
– Ага, нет. Ты чего, там такая туса гудит, что тебе и не снилось.
– Чего тогда они не открывают, если туса?
– А то и не открывают, что не слышат. Песни небось орут во всю глотку, может, там домашний концерт у них идет.
– Это как это он идет, а мы ничего не слышим? – удивился Бокалов. – Что это за концерт такой, если не то, что в округе, на лестничной площадке ничего не слышно?
– Не дрефь, щас все будет.
Джон принялся яростно колотить ногой в дверь.
Когда он замолк, замок в двери скрипнул, и дверь приоткрылась на маленькую щелочку.
– Кто? – спросил хриплый прокуренный голос.
Вместе с ним из этой маленькой щелочки вырвалась небольшая дымная струйка бушующего там праздника.
– Хай, чувак! Здесь Папа Джон.
После этих слов дверь открылась. Невысокий патлатый хоббит с красными крысиными глазами буквально втащил Джона в квартиру и захлопнул дверь.
Семен остался стоять в темноте лестничной площадки, совершенно не понимая, что делать дальше. Мысль о том, что он полный дебил и идиот, незамедлительно постучалась в его голову. Нужно было как-то выбираться из этого темного непонятного царства, из этой странно-глупой пугающей ситуации.
И вдруг Семен почувствовал себя таким одиноким и пьяным, что ему захотелось завыть от осознания своей никчемности. Он сел на ступеньку и закурил. Слезы размером с горошину как-то невзначай, сами собой навернулись на глаза, и он безмолвно заплакал.
Ему было по-детски жаль себя, его одинокая никчемная жизнь всякий раз обламывала его, раздаривая щедрые оплеухи от знакомых и незнакомых.
Его предавали все, кому не лень: друзья, знакомые, любимые девушки, и вот он остался совсем один, в этом темном пустом подъезде. Он уже собирался встать и пойти искать дорогу домой, как вдруг услышал негромкие женские голоса. Невзирая на то, что девушки говорили практически шепотом, в пустом подъезде все было разборчиво слышно.
– Он гений, величайший гений человечества, наверное, равный Леонардо, – восхищенно произнес один голос.
– А мне как-то не очень. Часы какие-то плавленые, словно сыр… – возразил другой.
– Причем здесь часы-то? Нет, ты не права. За одну только работу его уже можно назвать гением. Как же называется? – девушка явно принялась мучительно вспоминать, она замолчала на мгновение, но так и не вспомнив название, продолжила. – Женщина там обнаженная лежит, спит. Ну, как ее?
– Не знаю, да и мне кажется, это не важно. Есть более важные вещи в этом мире, – произнес другой голос, словно открестившись от чего-то недостойного.
– Тигры на нее еще прыгают. Два тигра.
Девушки замолчали, увидев Бокалова.
– Ты кто? – спросила блондинка с плетеной тесемкой на голове.
Семен шмыгнул носом, утер ладонью слезы и представился:
– Семен.
– А чего тут сидишь? – вновь задала вопрос блондинка.
Вторая, хрупкая, невысокая, миниатюрная девушка, молча смотрела на Семена.
– Дурак потому что, вот и сижу, – печально выдохнул Бокалов.
– А ты кто вообще? Дай прикурить, – блондинка достала из кармана пачку папирос. Затем лихо вытащила из пачки длинную папиросу, дунула, пальцами зажала гильзу и вставила в рот.
Семен чиркнул зажигалкой, давая ей прикурить. Девушка прикурила, взяв руку Семена своей рукой и, не давая Бокалову потушить зажигалку, осветила его лицо.
– Что за дичь? – разглядев папиросу во рту девушки, удивился Семен. – Такое еще выпускают?
Он указал пальцем на папиросу.
– Дай дерну.
Бокалов бесцеремонно вынул изо рта девушки дымящуюся папиросу и жадно затянулся. От крепости табака горло сдавил спазм, и Семен, не будучи готов к такой неожиданности, закашлялся. Откашлявшись он произнес, вытирая с лица слезы.
– Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения.
– Да, точно, как-то так называется, – произнесла она совершенно потерянно, – кайфово.
– Картина была написана в 1944 году. На ней изображена спящая жена Дали, Гала. «Вся жизнетворящая биология возникает из лопнувшего граната», – высказывался по поводу этой работы сам автор.
Читать дальше