Андрей Кайгородов - О.С.А. Роман

– «Этот, – показал парень на приятеля, – отдал документы, а Вы-то ничего не отдали, бегите, никто Вас не задерживал, имен, фамилий не знают. А ему штраф за трезвак выпишут, а то и вообще на пятнадцать суток заберут». Нам показались его доводы вполне разумными, причем чувак был не пьяный, вполне трезвый и здравомыслящий. Мы поднялись из подвала наверх и тиканули.

– Отчаянные вы парни, я бы не отважился сам в их логово спуститься, добровольно, – произнес Папа Джон с уважением.

Дальнейшее для Семена происходило словно в тумане. Он шел, сам не зная, куда и зачем. Терпеливо слушал о рок-н-ролле, свободе и любви, поэтах, художниках, хиппи и весь этот бред, который нес Джон, сам что-то говорил, читал своему новому другу художнику абстракцисту стихи Майка Науменко.

– «…И он привел меня в странные гости,

Там все сидели за накрытым столом.

Там пили портвейн, там играли в кости

И называли друг друга говном.

Все было так, как бывает в мансардах,

Из двух колонок доносился Бах.

И каждый думал о своем, кто о шести миллиардах,

А кто всего лишь о пяти рублях…»

Папа Джон остановил Семена. Взял его голову руками и стал пристально вглядываться в хмельные глаза Бокалова.

– Это гениально, чувак, крутяк нереальный. Ты – Пушкин наших дней. Не, Высоцкий – это клево, он кайфовый, без базара. Но у тебя по-другому, у тебя как у хиппарей, все, в натуре, клево. По кайфу, давай еще чего-нибудь.

– Щас, – Семен задумался, чего бы такого ему спеть, – а, вот. Хотя не, это не пойдет.

– Давай че знаешь, все пойдет, рвани на всю катушку!

Папа Джон, уже изрядно захмелев, перестал озираться по сторонам и переходить на шепот. Алкоголь сделал свое дело, Джон был раскован, весел и словоохотлив.

– Границы ключ переломлен пополам, – завопил Семен во все горло – а наш батюшка Ленин совсем усох. Он разложился на плесень и на липовый мед…

Бокалов не успел допеть первый куплет, к нему словно метеор подскочил Папа Джон, сбил его с ног, навалился всем телом и заткнул рот.

– Ты че, мать твою, идиот? – заорал шепотом Бокалову в самое ухо Папа Джон.

Семен лежал, придавленный тушей Джона и вращал глазами.

Джон убрал руку с его рта.

– Ты чего, Джон? – негромко произнес Бокалов, не вполне понимая, что произошло.

– Я чего? Это ты чего, в уме ли ты? Свинтят к хренам собачьим, и меня с тобой загребут под эту лавочку.

– Под какую лавочку? – спихнул на землю Джона Семен.

Поднявшись с земли, Бокалов стал отряхиваться.

– Я домой пойду, – обиженно произнес он и огляделся по сторонам.

Стояла ночь, на улице было темно. Как не пытался сконцентрироваться Семен, ему никак не удавалось.

– Мы где? – обратился он к Джону.

– В Караганде, – зло произнес тот, – на ВДНХ, конечно.

– Ну да, – понятливо кивнул головой Семен, – только это, по-моему, не ВДНХ или не совсем ВДНХ, это какая-то жопа мира.

– Ладно уж, пошли, – простил нелепую выходку Джон, отряхнув Бокалову грязную спину.

Они долго и печально шли, Папа Джон молчал, словно бы Семен его чем-то обидел. Бокалов все не решался спросить, в чем дело, переваривая в голове случившееся, и никак не мог понять, что же произошло.

– Постой, Джон, – остановился Семен, – знаешь, я не очень хорошо схожусь с людьми. Сам не знаю, почему я пошел с тобой. Может быть, вспомнил юность свою беззаботную. Тогда все было легко и непринуждённо, как в тех стихах.

– Довольно стихов, – грубо прервал его Джон, – ты не врубаешься что ли, чувак, это уже не пьянка, даже не уголовка. Это либо психушка с пожизненным проживанием, либо лесоповал.

Видно было, что он все еще за что-то сердился на Бокалова.

– Слушай, – попытался стряхнуть со своей головы хмель Семен, – что случилось, какая психушка, какой лесоповал? Зачем ты наскочил на меня, и что вообще происходит?

– Ты что, тупой, или правда не понимаешь, или прикидываешься? Может быть, ты бесстрашный, может быть, крезанутый на всю голову?

– Да о чем ты вообще? – никак не мог понять Семен, что ему хочет сказать Джон.

– О том, что за такое тебя либо на зону, либо в психушку упекут, и меня с тобой заодно. А я не хочу.

Джон говорил тихо, но зло и очень напряженно, то и дело оглядываясь по сторонам, боясь, не услышал ли кто их.

– Слушай, я правда не понимаю, – в полном недоумении развел руками Семен, – что происходит? За что меня должны упрятать в психушку?

– Может быть, и не в психушку, а на лесосеку, дадут тебе кайло в зубы и трудись на славу партии родной, – с обидой в голосе произнес Джон.