– И я не из Ганьсу?
Мои познания в географии заканчивались. Провинция Ганьсу, в моем шестилетнем понимании, была запредельной величиной, вселенной, за которой меня поджидал полный мрак. Чжан одной фразой перевернул мое представление о мире.
– Думаю, ты не из Китая.
До этого момента я много раз слышал слово «китаец», но ни разу не пытался соединить этого обобщенного человека с бо’льшим куском земли, нежели провинция внутри, которой спрятался наш монастырь.
– Думаю, ты из Российской империи, – не останавливался Чжан. – Хотя я слышал, что сейчас она называется по-другому. Лет двадцать или тридцать назад в монастыре несколько дней жил путешественник. Он был похож на тебя, и он был из России.
– А где это, Российская империя?
– Это большая страна к северу от Китая. Я совсем мало про нее знаю.
– А что знаете?
– Знаю, что люди там не похожи на китайцев. Знаю, что там очень холодно. Что еще? – Чжан хитро посмотрел на меня. – Знаю, что кому-то давно пора спать!
– Монах Чжан, – взмолился я. – Расскажите еще что-нибудь.
Чжан был в добром расположении духа, и довеском мне досталась краткая история про многообразие мира и его обитателей. Знание это незримо подняло меня над моими сверстниками, хоть и не помогало от продолжающихся побоев; синяки и шишки я стал переносить значительно легче, принимая это как необходимую плату за свое интеллектуальное превосходство.
Дело могло бы решить «сердце Будды». По одной из притч (также доставшейся мне от монаха Чжана), когда Будда увидел, что людям не хватает доброты, он достал из груди сердце, оторвал от него кусочек и вручил одному из своих учеников по имени Упали. Теперь Упали мог нести буддизм в люди, располагая вещественными доказательствами. Со временем сердце Будды затвердело и превратилось в громадный рубин, стоящий неимоверных денег. К сожалению, после Упали рубин попал в руки человека, озабоченного отягощением собственного кармана. Тот продал рубин знакомому радже. Тот вскоре разорился и вынужден был в свою очередь расстаться с сокровищем. Несколько столетий рубин бродил по карманам богатых индусов, пока наконец не исчез из виду. Говаривали, что сам Будда, решивший восстановить целостность своего организма, забрал рубин обратно. Как бы то ни было, считалось, что «сердце Будды» защищает своего хозяина от происков врагов, делает его тело нечувствительным к боли и при правильном обращении способно вызвать небольшое землетрясение для испуга сомневающихся.
Конечно, я мечтал об обладании таким замечательным камнем, но еще больше я мечтал о встрече с родителями. Несмотря на то что внешность моя отличалась от внешности остальных обитателей монастыря и его окрестностей, родители в моих мечтах представали истинными китайцами. Маму свою я скромно отправил работать на рисовые поля, где она, часто отрываясь от земли, выпрямлялась во весь рост и крепко задумывалась, по всей видимости, о судьбе своего несчастного сына. Отец мой, чем-то напоминающий наставника монастыря, представлялся мне непобедимым воином, отчаянно сражающимся с врагами Поднебесной, не имея ни одного выходного. Я уже давно простил китайским родителям легкомысленное отношение к чаду и только ждал, когда они постучат в ворота монастыря и, вызвав наставника на разговор, попросят вернуть им самое дорогое, что есть в их жизни, – то есть меня.
Впрочем, многие в монастыре были сиротами, поэтому мои мечтанья мог разделить каждый второй мальчишка. Забегая вперед, могу сказать, что спустя много лет, когда моя голова была занята совершенно другими заботами, мечта моя стала явью, хоть и в несколько иной редакции.
Каждый монастырь имел свое хозяйство, и наш не был исключением. Был какой-то скот, в основном бараны, были поля, расположенные на типичных для этой местности террасах. В основном на наших террасах выращивали рис и мандарины. Несколько террас были отведены под лекарственные травы – монастырь издревле славился народной медициной.
На террасах работали все без исключения монахи из монастыря. Воспитанников монастыря начинали выводить на работы с четырех лет. Поначалу эти выходы были праздником. Мы пололи грядки, нам доверяли сбор мандаринов. Но со временем работа становилась все более тяжелой. Все лето, под палящим солнцем, страдая от укусов насекомых, мы выполняли всю работу старших монахов: готовили почву (своих буйволов в монастыре не было, и в плуг впрягались по пять-шесть мальчишек), сеяли, поливали, и все это с раннего утра и до позднего вечера семь дней в неделю.
Читать дальше