Меня, маленького кричащего младенца нескольких месяцев отроду, нашли в плетеной люльке на берегу горного ручья. Из приданого была только ситцевая простыня, православный крест да маленький серебряный медальон с вензелями на невиданном здесь языке. Кто меня там оставил и сколько времени я надрывался, требуя еды и воды, монах не знал. Да и я, впоследствии изучивший свои корни вдоль и поперек, могу только догадываться. Хотел ли бросивший меня человек, чтобы я попал к монахам, – тогда почему он не отнес меня к воротам монастыря и не оставил там посреди ночи, как поступали многие? Думаю, что в какой-то момент я стал для него непосильной ношей и он, поддавшись порыву, попрощался со мной, чтобы продолжить свой тяжкий путь в одиночку.
А пока что меня принесли в монастырь, который, на мою первую в этой жизни удачу, служил приютом для таких же обездоленных детей. Часть из них, как я уже говорил, попросту подкидывали к воротам. Иных родители приводили за руку. Люди, живущие в деревушках окрест монастыря, кормились землей, и каждый неурожайный год добавлял в этот мир десяток-другой верующих в неизменность души.
Когда мне было три года, мир потихоньку начал поворачиваться ко мне лицом. Как сейчас я вижу небольшую темную комнату, деревянные кровати, худые лица мальчишек, с которыми я делил чашку риса на завтрак и ужин. Вижу наш монастырь: храм с восседающим на каменном постаменте Буддой, небольшой двор, украшенный медным гонгом, большие деревянные ворота, вечно полуоткрытые. Вижу хоровод горных вершин вокруг монастыря. Помню наших монахов-наставников, неизменных на протяжении многих лет.
– Фадьях, иди есть! Фадьях, иди спать!
Помню, что собратья мои по монастырской судьбе дружно и не сговариваясь невзлюбили меня. Поначалу дети старательно меня избегали, сторонились, не принимали в свои незамысловатые игры. Никто со мной не разговаривал, а если я заводил разговор первым, отворачивались от меня. Когда в монастыре появлялся новичок нашего возраста, то ровесники считали своим долгом первым делом объяснить ему, как ему надо вести себя со мной – не здороваться, не играть и по возможности держаться подальше. Я страдал от этой ничем не обоснованной вражды, но самое сложное ждало меня впереди. Спустя какое-то время детям показалось недостаточно лишать меня общения: каждый прибывший в монастырь мальчик должен был пройти испытание, придуманное местным заводилой, которого звали Тян. Тян объяснял мальчику, что если он хочет быть своим в компании и дружить с другими детьми, он должен до крови подраться со мной. Прибывшему ничего не оставалось, как подойти ко мне и завязать драку. На тот момент я был слабее многих сверстников, и чаще всего новичок здорово избивал меня. Если же по каким-то причинам я одерживал вверх, то к драке подключались другие дети. Таким образом, я вечно оставался в проигрыше.
Знали ли наши наставники об этих бесконечных побоях? Наверное, знали. А если и нет, то могли догадаться по многочисленным синякам, ссадинам и шишкам на моем теле. Пытались ли они как-то помочь мне? Может, и пытались, но в любом случае несколько лет все оставалось по-прежнему.
Причина такого отношения долго оставалась для меня секретом. О чем-то я начал догадываться только по брезгливой реплике того же Тяна:
– Урод!
Долгие ночи я проводил, занимаясь тем, что пытался нащупать на себе жуткий шрам через все лицо, жировую шишку или громадную бородавку, наподобие той, что была у старого монаха по имени Чжан. Картина прояснилась, лишь когда мне исполнилось шесть лет. Тогда, я уже не помню, по какой причине, я оказался в келье старшего наставника. Это была единственная комната во всем монастыре, где на стене висело зеркало. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, в чем причина моих бесконечных мучений. Из зеркала на меня смотрел худощавый бледный русоволосый мальчик, у которого не было ни раскосых глаз, ни плоского лица, словом, ничего, что было у всех, кого я встречал до сих пор в этой жизни.
Внешность моя не давала мне покоя, и уже через несколько дней, набравшись смелости, я подошел к монаху Чжану с вопросом: «Почему так?» Именно тогда я и узнал историю своего появления в монастыре.
Но мне этого уже было мало.
– Вы хотите сказать, я не из Динси? – спросил я.
Чжан покачал головой, подгоняя мою мысль.
– И я не из Луннаня?
– Ты неплохо знаешь географию, – улыбнулся Чжан.
Это был день поразительных догадок, и следующая не заставила себя долго ждать.
Читать дальше