Эдуард Струков - Эпоха полного абзаца. Эпический верлибр

показывали своё превосходство!

Как только Степанов увидел их,

в его больной голове взорвался

холодный обречённый,

но очень яростный огонь,

настоящий пламень гнева.

Кто-то неведомый внутри него —

не иначе как сам дьявол, конечно! —

утробно и страшно захохотал.

Наверное, так панфиловцы

бесстрашно бросались под танки…

«Брат, памагы!» —

да, Степанов сделал за них контрольные,

но решил при этом их задачи так,

чтобы не оставить этим «танцорам диско»

никаких шансов даже на несчастные «тройки»!

И через пару дней

он с великим наслаждением

увидел у списка с оценками

их расстроенные лица.

Оганесянам очень хотелось тогда

изрядно поколотить очкастого недотёпу,

они прыгали вокруг скамейки,

как будто два злобных павиана,

ругаясь вполголоса и брызжа слюной,

но тут, на великое счастье степановское,

из института вышла компания

знакомых ребят-чеченцев,

и незадачливые футболисты

как-то очень резко ретировались.

«Что случилось?» – спросили у него,

и Степанов с невероятным облегчением

под общий дикий хохот

рассказал всю эту историю,

потом ещё раз, и ещё,

и вскоре она превратилась в легенду,

которую наконец-то однажды

рассказали ему самому…

Хотел было Степанов признаться в том,

что истинный герой этой истории – это он,

но как-то поскромничал.

Да и нечем тут было гордиться,

честно говоря…

Что ещё добавить?

Через пару месяцев попал Степанов

с ребятами на футбольный матч СКА

и увидел на поле Оганесяна,

правда, какого из братьев,

так издали и не разглядел.

Совесть его немного успокоилась.

До Диего Марадоны Оганесяну

было, конечно, ещё ой как далеко,

но в бутсах, с мячом посреди грязного поля,

он смотрелся явно на своём месте.

вставай пошли

я слышу чей-то противный голос

но не хочу открывать глаза

меня охватывает отчаяние

тоскливо так, что хочется плакать

я снова в черно-белом аду

та же кровать, тот же вечер

всё те же опротивевшие лица

и нескончаемая ночь впереди

как будто смотрю один и тот же фильм

дежа вю с привкусом изжоги

вижу знакомые ободранные стены

за окном темно, деревня уже спит

значит, нам пора в ночную смену

Колян спит, сидя на кровати

Андрюха доедает из миски кашу

протягивает мне стакан чая

вставай пошли

говорю я своим соседям по аду

папиросы любительские

пустая бутылка андроповки

восемьдесят третий год на дворе

мне семнадцать лет я студент

второй месяц живу в совхозе

рабы агрегата витаминной муки

гордо именуемые бойцами АВМ

с полей к нам везут силосную массу

потом всю ночь в свете прожекторов

я накидываю трехметровыми вилами

стебли сырой травы на измельчитель

сечка ползёт в барабан сушиться

мешки наполняются зелёной мукой

Колян вяжет их, Андрюха таскает на склад

через каждые два часа мы меняемся

утром заступают три свежих раба

после обеда приходят очередные трое

эту неделю мы работаем в ночь

ночная смена самая тяжёлая

вставай пошли

шатаясь, мы бредём на край деревни

навстречу первая смена, пьяные в ноль

кассетник гнусавит про девочку в баре

нам нравятся антисоветские песни

с понедельника ребяткам в ночь

уже месяц мы ждём замены из города

хотя расценки копеечные

но денег в конторе совхоза нам не выдают

боятся, что тут же сбежим

Агрегат витаминной муки АВМ-04. Фото из архива

спасибо, что хоть кормят ещё

а нам и убежать никак нельзя

в отряде все штрафники, завалившие сессию

если уедешь, отчислят автоматом

один я идейный, комсорг факультета

студентам здесь всегда рады

халтуры много, расчёт едой и самогоном

копай, коли, пили, грузи, крась

в институте про нас явно забыли

поэтому безнадёга полная

все в совхозе пьют с утра до вечера

заехал как-то чистюлька-комсомолец

идейный вождь краевого масштаба

что-то понёс про соцсоревнование

ребята чуть не прибили его

вставай пошли

а вот наконец полночь

урча, грохочет наше чудовище

вечерняя смена похожа на зомби

они молча ковыляют, глядя сквозь нас

сил у них осталось только дойти до кровати

я подымаю с бетона осточертевшие вилы