Пётр Лаврентьев - Война и мир солдата Панкрата. Сказка-фарс

В этот момент наймиты в нас из гранатомёта выстрелили, и тем взрывом раскидало нас с Фуэнтесом по различным живописным расщелинам. Выбрался я наружу и вижу, что Фуэнтес мне больше не помощник – порвало его ровно посерёдке, внутренности на снегу валяются. А сам он всё равно стреляет по врагам и мне кричит:

– Ну, вот и конец нашему спору, Панкрат! Теперь уж я точно с тобой не пойду, потому что идти не на чем. А тащить такую обузу ты не станешь – на кой хрен тебе чужие полтуловища на гору переть?

– А мне не в тягость, – отвечаю. – Ты и целым не ахти каким тяжёлым казался, а сейчас, когда из тебя внутренностей килограмм на двадцать выбило, вообще лёгкий как пух. Донесу и не замечу.

– Запрещаю я тебе это, товарищ Панкрат, – тихо, но строго он мне говорит. – Ты иди, выполняй приказ, а я тут ещё для души постреляю этих гадов, пока копыта не откину.

С этими словами верхняя часть Педро перетянула себя ремнём по краю оборванного живота, чтобы кровоток приостановить, печальным взглядом попрощалась с нижнею, что рядом ногами от боевого азарта сучила, и на руках уполз отважный Педро за камень, дальше по врагам стрелять из пистолета. А я перекрестил его вослед, замёрзшую слезу со щеки отколупнул и побежал наверх занимать наиболее удобную для показа позицию.

А на верхушке горы вообще чёрт знает что творилось с погодой: ураганный ветер с ног меня сбивает, его порывами рот мой раздуло, завернуло губы внутрь, щёки треплет как флаги. Мороз там уже вовсе нешуточный – чую, что при таком морозе мне и показать будет особо нечего, и тогда все жертвы, которые за ради этого восхождения на Эверест были нами принесены – все ребята погибшие и разделившийся напополам царский секретный агент – окажутся напрасными и бесполезными. От последнего этого факта взволновался я, сунул руку в штаны и начал своё хозяйство растирать яростно, спасая его от обморожения и восстанавливая нормальное хождение крови в этом жизненно важном органе. Тру, а сам на часы поглядываю, и по ним получается, что шпионский спутник вот-вот надо мной пролететь должен. И погода, словно по заказу, вдруг поменялась в лучшую сторону – облака унесло куда-то, небо над головой стало чистым-чистым и голубым-голубым, солнышко светит так весело в разреженной атмосфере девятикилометровой высоты, что аж кожа на харе у меня дымиться начала. Внезапно хорошо мне стало и на душе и в теле, и я поначалу понять не мог с чего бы это, но вдруг чую, что, кажись, перестарался я с растиркой-то…

Вот такого исхода я даже не предполагал, и думаю, что генералы из верхних царских штабов даже в самых страшных снах такого варианта тоже не просчитывали.

И вот стою я на вершине мира и думаю, что дальше уже ехать некуда: грозить врагам заморским мне снова нечем, все товарищи мои погибли, да сам я уже в последнем приступе жизнедеятельности от холода, усталости и моральных переживаний. Операция провалилась, так и не достигнув своего победоносного апогея, обратная дорога на родину мне заказана, – после такого провала я в глаза людям смотреть не смогу, – а потому решил я лечь на холодные камни Джомолунгмы и прямо тут замёрзнуть насмерть к чёртовой матери в назидание всем альпинистам и военным, которые в будущем здесь окажутся. И совсем было устроился я поудобнее в ледяном сугробе и уже даже слабый свет в конце чёрного туннеля начал смотреть, как вдруг ко мне на вершину вползает Педро Фуэнтес. Ползёт он на руках, а евоная задница с ногами к спине изолентой примотана. В зубах у него пистолет зажат, а секретный чемоданчик привязан верёвкой к одной из неподвижных ног. Влез Педро, дыхание своё болезненное перевёл и говорит:

– Вот такие дела, Панкрат… Я ведь перед боем всяких своих секретных таблеток обожрался, так теперь спокойно даже помереть не могу. И колбасит меня от этих препаратов так, что я, похоже, ещё как минимум сутки могу без остановки с врагами биться. В меня там ещё десять пуль всадили и пятнадцать осколков поразили тело моё бренное, даже голова моя прострелена насквозь, а мне ведь хоть бы хны. Сильные очень таблетки попались. Да ты сам посмотри: даже на давно оторванной моей половине непрекращающаяся эрекция имеется!

Глянул я на эрекцию, и тут меня осенило!

– А ну, – кричу ему, – отматывай изоленту и скидывай со спины свою вторую половину!

Что мне в секретных агентах нравится, так это то, что они лишних вопросов не задают: сорвал Педро с себя ноги со всем остальным и мне суёт: