Сергей Острог - Новогодняя рапсодия. Спин_офф

Командует рабочими обычно женщина. Говорит она деловито – раздает задания путейцам, руководит маневровыми. Голос ее, спокойный и глубокий, льется из динамиков, висящих на столбах; отражаясь от тумана, он перекатывается негромким эхом на много километров вокруг узловой. Ночью хорошо слышно. Но ответов не слыхать – подозреваю, ей отвечают по рации.

Мне нравится смотреть как состав стремительно и немного равнодушно пронзает пространство, скрываясь в складках местности как это, наверное, делает удав после охоты. Только у того удава мыши в животе, и движется он с характерным шорохом. Поезд же катится махиной, забитой под завязку людьми и грузом, натужно выдавая – ту-у-у-у! Если долго никуда не еду, то скучаю по запаху просмоленных шпал, платформам, звукам вокзала, вагонным разговорам.

Поезд – это модель жизни, особенно когда едешь в плацкартном вагоне. Покупаешь билет, заходишь в вагон и дальше от тебя мало что зависит. Столько людей, столько историй! В поездах – вся жизнь как в ускоренной съемке. Только масштаб жизни поменьше.

Случай подсовывает попутчиков. Сперва это чужие люди, а в конце пути – немного родня. Некоторые сходят раньше, их места занимают новые пассажиры. Одни замкнутые, скованные, подозрительные, ставят сумку под бок и постоянно ее трогают. Другие – расслабленные и беззаботные. Поезд как Ноев ковчег – здесь собираются трезвенники и выпивохи, интроверты и экстраверты, читатели, писатели, гурманы, трещащие в ночи яичной скорлупой над газетой «СПИД-ИНФО», и едоки-смельчаки, поедатели чебуреков. Еще на весь вагон обязательно найдется одна девушка, читающая Кафку.

Кстати, таких чебуреков, какие делают в наших теренах, я не встречал нигде – от Москвы до самого Алтая. В Киеве – тоже нет. Блестящие, прозрачные, словно слоновье ухо, и такие же огромные чебуреки делают только в киоске у ДК «Железнодорожников». Может тыщу в смену выпускают, может две… – лепят вручную! Рецептура отработана, рука набита, поэтому все чебуреки одинаковые, как пальто членов политбюро.

Мастерство шеф-повара или пищевого технолога обычно легко узнать по внешнему виду его блюда. Образцовый чебурек, например, должен быть похож на пергаментную бумагу. Глядя на такое произведение искусства, уже ни запах не смущает, ни кричащий о вредности чрезмерных калорий стекающий жир, хочется свернуть чебурек треуголкой и тут же сожрать, начиная с мясного конца, разумеется.

Но чебурек обжигающе горяч, а остывшим есть – не то. Вот как тут быть? А если поезд вот-вот тронется и в купе сейчас вернутся попутчики с перекура?

Похожую картину я наблюдал накануне своего внезапного приезда: мечется бедняжка с чебуреком в руках и Кафкой подмышкой, губы по-верблюжьи топорщит. Тут заходят новенькие. Волочат клетчатые сумки мимо. Со мной – здороваются, девушке желают приятного аппетита. Она в смятении, смущается, отворачивается к окну. Из подмышки выскальзывает тоненький Кафка. А на платформе топчутся курцы, и она со своим чебуреком как в телевизоре. Торопится, бедолага, запихнуть его поглубже да побольше, и почти давится.

Я в этот момент на боковушке с Нокиа, играю в змейку и понемногу съеживаюсь от эмпатии, наблюдая украдкой эту сцену. Вот, за что люблю боковушки плацкартных вагонов, – за широкий обзор по сторонам. Сразу несколько плацкартных купе попадают в поле зрения!

Возвращаются с перекура попутчики, рассаживаются – отмороженный мужик и двое молодых парней, у которых в мозгах, вероятно, мгновенно запустилась соответствующая химия: понюхал, все равно что увидел; увидел, все равно что съел, и хочется еще. Девушка почти доедает. Хрустящая кромка чебурека исчезает во рту последней. Руки блестят. Вагон, наконец, качнулся и покатился тихонечко. Отмороженный напялил очки и отморозился. Парни ерзают, голод в глазах. Но график движения поезда – он как судьба. Ты либо покоряешься и едешь спокойно, либо мучаешься несломленный, но все равно едешь.

А потом стало тихо и уютно как бывает только в поездах дальнего следования: скрипят старые полки, кто-то шелестит прессой, кто-то ворочается и пытается уснуть, а девушка с Кафкой спокойна, как Будда – читает, посматривает в черное окно – сыта.

Это умиротворение передалось и мне. И я уже не просыпался до самого утра.

Итак, 31 декабря 1996 года я вышел из вагона и очутился на знакомом перроне, откуда сотни раз уезжал и куда ровно столько же раз возвращался. Закурил и дождался пока состав отбуксировали на запасный путь. Толпа рассосалась – Новый год.