Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

– Открой двери! Вырежу кусок!

Акта с хохотом расставляла ноги. Взвизгивала озорно, когда Нерон кусал её тело или, нарочно стараясь причинить любовнице, которую он искренне любил, сильную боль, щипцами захватывал не один волосок, как это делали цирюльники, а пучок. И рвал изо всех сил, любуясь её интимным местом. Акта смеялась и щурила глаза, прикрывала их длинными ресницами, чтобы Нерон не заметил, как её зрачки расширялись от боли и ужаса. А когда он уходил, умоляемый Актой остаться и продлить её счастье, она, как сломанная кукла лежала на полу, мысленно и только мысленно повторяя: «Чтоб ты подох». Но, зная природу рабов, она с огорчёнными вздохами говорила в их присутствии.

– Божественный малыш вновь сделал меня несчастной своим уходом.

Только одна рабыня знала, что творилось в душе Акты, когда к ней приходил Нерон. Это была Эпихарида, вольноотпущенница Акты и её подруга.

– Однажды у меня сердце не выдержит. Он так замахивается вилкой, вкладывает в замах столько силы, что едва удерживает её передо мной… Ну, что они там медлят?

– Они всё решают: кому стать императором, как будто Нерона уже нет. Делят провинции, должности, деньги, а про убийство боятся говорить.

– Ах, мне уже семнадцать лет. Юность проходит. Хочется любить и быть любимой, – со слезами на лице сказала Акта.

Эпихарида всхлипнула и с твёрдостью в голосе ответила:

– Уж я постараюсь.

Когда Элиазар и Тиберий Александр, разгорячённые и радостные, подступили к Иосифу, торопя его выдать девушку Нерону и тем самым добиться освобождения смертников, он с такой яростью крикнул: «Нет!», что они попятились от секретаря посольства. Такого Иосифа посол и всадник не знали.

– Вот оно в чём дело! – горестно воскликнул Элиазар, хлопая в ладоши. – Ещё Соломон предупреждал, что нет на свете горше горя, чем женщина.

Тиберий тихо шепнул послу:

– Нужно подождать. Авось, к утру его чувства поостынут. Утром в Риме холодно.

– Да, – с досадой в голосе заговорил Элиазар, – начитался греховных книг. Аристобул говорил мне, а я не верил, что бесы, крепко сидящие в греческих книгах, настороженно ждут верующего, чтобы проникнуть в его мозг и управлять им. Я не верил, а теперь вижу: правда. Иосиф, ты идёшь против Бога.

– В Писании нигде не сказано, что Богу угодно предательство.

– А во имя народа?

– Акта дороже мне всего на свете.

– И матери?

– И матери, – спокойно и твёрдо ответил Иосиф. – Не требуй от меня, Элиазар, того, что я никогда не сделаю.

– М – да, женщины в Риме сложные, – протянул Тиберий.

– Между прочим, знай, – задумчиво глядя на Иосифа, сказал Элиазар, – Аристобул предупредил меня, что ты не крепкий в вере.

– Оно и хорошо, – добродушно прогудел Тиберий. – Тем проще и свободней Иосиф будет говорить с Поппеей. А уж она, если скажет: да, то может и кулаками выбить у Нерона милость для смертников. – И он рассмеялся, мысленно представив драку между патрицианкой и императором.

В Остии вельможу ждали галера и военная эскадра кораблей сопровождения, а он решил задержаться в Риме, предчувствуя какие-то важные события. Что-то носилось в воздухе величайшего города мира.

Небольшой конный отряд Нерона вихрем промчался по площади, свернул на улицу, что вела к Тибуртинской дороге, и только тогда всадник Тиберий выступил вперёд из круга своих друзей и клиентов. Он пошёл впереди них навстречу Поппее. И так как люди, при виде вельможи, начали приветствовать его, он красивым величественным жестом поднял вверх и вперёд левую руку. Дело в том, что красивый жест рукой всадника вызывал у Нерона приступы сильного раздражения, потому что он сам хотел обладать таким жестом, но не смог овладеть им, несмотря на долгие тренировки. Через друзей Нерон предупредил Тиберия, чтобы он не смел приветствовать народ по-римски. И тогда всадник начал поднимать левую руку. Горожане знали, почему он так делал, смеялись и хлопали в ладоши, всегда кричали ему: «Привет тебе, лучший всадник Рима!» Они и сейчас приветствовали его, не без умысла. Он скупо улыбался и щедрым жестом правой руки приказывал казначею раздавать сестерции народу, бормотал идущему рядом с ним Иосифу:

– Сколько слышу, а привыкнуть не могу. Приятно, как в первый раз. Хорошо быть эллином. Слабый я на лесть людскую.

У всадника был штат «любопытствующих», и они знали, где находилась Поппея.

Иосиф думал о словах Аристобула, которые сказал ему раздражённый Элиазар. Некрепкий в вере, значит, не верующий. Идя рядом с Тиберием, Иосиф не решился читать мысленно защитительную молитву против блуда и против женщин. Это было бы кощунственно. Бог огорчился бы и сказал бы: «А к сему человеку я подходить больше не буду». Иосиф мысленно увидел, как Бог, огорчённый Иосифом, медленной поступью уходил прочь и уносил с собой всё светлое, всё прекрасное, что было в мире, уносил от Иосифа. «Боже, не покидай меня! Не во имя блуда я творю сие, а во имя дела!»