Виталий Конеев - Я, Иосиф Прекрасный

Конечно, Грек не раз и не два играл роли благородных Героев, обречённых по воле богов или земных владык, разумеется, греческих, покончить самоубийством. Медленно и торжественно он закалывал себя мечом или перерезал вены на руках, а потом, лёжа на подмостках, страстно говорил предсмертные речи, порой долго, до тех пор, пока не раздавался шёпот режиссёра: «Грек, опомнись. Актёры ждут своей очереди». Но в реальной жизни Грек не хотел так умирать. К тому же он был простолюдином и не имел почётное римское гражданство, и не собирался подражать патрициям, которые резали на своих руках вены по приказу Нерона. Страх душил его, сознание мутилось, и Грек продолжал бежать, натыкаясь на людей, сбивая их с ног. И когда перед ним, словно по волшебству, широко распахнулась дверь, он влетел в сумрачное помещение. Торопливо отдышался и повёл вокруг взглядом, пытаясь понять, где он оказался. Рядом с ним кто-то рассмеялся. Смех был нехороший. Грек отметил, что он странный, а если бы его повторить на сцене, то зрители, пожалуй, задрожали бы от ужаса.

Потом прозвучал голос, похожий на карканье вороны, но, вероятно, женский:

– Мы тебя ждали. Проходи.

– А куда я попал?

– Туда, куда стремился. В лупанар. Где твои деньги, парень?

Дверь за его спиной с грохотом захлопнулась.

В широком подтрибунном проходе были боковые коридоры. Многочисленная охрана принцепса не боялась, что здесь могло случиться покушение на жизнь их господина, да и никто из них не знал, что четверть века назад в таком же подтрибунном помещении был убит император Калигула префектом и военным трибуном претория. Сам Калигула, его время так сильно затушевались обильными событиями, что сотрясали сотни раз империю и Рим за двадцать последних лет, что его правление казалось людям таким же далёким, как и время первых Олимпиад.

И никто из преторианцев, которые шли впереди Нерона, не заметил в сумраке невысокую женскую фигуру. Она стояла за углом бокового коридора. Это была молодая Эпихарида, вольноотпущенница. Она прятала в руке маленький кинжал, готовая броситься на императора и заколоть его, поглощённого сочинением песни.

Следом за Нероном шли второй префект претория Фений Руф и юный трибун Субрий Флав, они заметили Эпихариду, потому что предполагали, что она могла появиться здесь. Фений Руф прибавил шаг и, обойдя сбоку императора, шагнул в коридор, и схватил правую руку Эпихариды.

– Уйди, не время, – тихо шепнул он и отнял у молодой женщины её оружие.

– Я могу убить его, – едва слышно сказал военный трибун Субрий Флав, положив руку на свой меч, идя в трёх шагах от императора.

Рядом с ним шли другие заговорщики: трибуны и центурионы претория. Они замыкали отряд охраны. Но Фений Руф отрицательно качнул головой и отодвинул Эпихариду себе за спину. Он не был военным человеком. Ранее Фений Руф в качестве префекта руководил доставкой хлеба в Рим из приморского города Остия. А так как хлеб всегда поступал в Рим бесперебойно, то горожане наделили Руфа всеми возможными достоинствами характера, а Нерон назначил его префектом претория, потому что боялся военных людей, боялся военного заговора. Он знал, что рядовые солдаты претория не уважали и не могли уважать ни Тегеллина, ни Руфа, так как они, не имея военного опыта, сразу получили высокую должность равную должности легата. Нерон поставил во главе претория двух префектов, чтобы ни один из них не имел абсолютной власти над гвардией, так как солдаты, несмотря на своё отвращение или презрение к командиру, обязаны были выполнять его приказы. Но так как вскоре Нерон заметил, что Фения Руфа народ по-прежнему любил за прошлое его руководство поставками в город хлеба, то решил уволить его с высокой должности под предлогом, что у корпуса преторианцев мог быть только один командир. Нерон завидовал славе любого человека, и не хотел терпеть рядом с собой префекта, которого в присутствии императора народ окликал и приветствовал.

Когда сенаторы осторожно намекнули Фению Руфу, что есть заговор против Нерона, он тотчас изъявил желание присоединиться к членам тайного общества, так как знал, что Нерон решил отправить его в отставку. А Фений уже привык находиться на вершине власти и не хотел её терять.

Сумрачные коридоры под трибунами большого театра не освещались факелами. И никто из преторианцев не заметил дрожание тела Фения Руфа, ужас, что отразился на лице второго префекта, когда он спустился следом за императором в тёмный коридор и понял, что наступил удобный момент для убийства Нерона. Руф желал смерти ему, но страх и ужас, присущие любому гражданскому человеку, сковали его душу, и он не смог, хотя бы кивком головы, отдать приказ центурионам, военным трибунам убить императора. В мире людей это поведение человека всегда называлось трусостью. Но это качество характера префекта никто не знал.