Лидия Бормотова - Бездна

Артёма журчание воды, наоборот, привело в чувство, и он задал вопрос, который у всех вертелся на языке:

– Вы кто? И вообще, как здесь оказались?

Незнакомец скорчил недовольную гримасу, с обидой и одновременно насмешливо попенял:

– Ну вот, сами звали, приглашали, даже заманивали, – он оглянулся на дом, – а теперь… как-то даже невежливо получается.

Взгляды ребят, как на верёвочке, потянулись в ту же сторону, и раздался слаженный «Ах!». Нарисованные бесы перестали светиться, хотя фонари горели исправно, образуя круги на окнах, а из двери вышли две женские фигуры… Их сразу узнали, не могли не узнать. Стаська, глядя на своего двойника, закостенела, сумев выдавить только мученический стон. А Инна, которой сегодня и так уже досталось сверх всякой меры, стиснула зубы и наманикюренными коготками так впилась в плечо Артёма, чтобы не грохнуться в обморок, что он чуть не вскрикнул. Впрочем, именно эта боль и помогла ему сохранить самообладание.

– Ага, – выговорил он, не спуская глаз с главного «беса», – неужто мы удостоились визита самого Воланда?

Тот весело, от души рассмеялся:

– Сожалею, что ваши познания о тонком мире ограничены воображением писателей. Разумеется, я снимаю шляпу, – слова не разошлись с делом, котелок описал витиеватую кривую и вернулся на место, – перед Михаилом Афанасьевичем, который сумел заглянуть за невидимую грань. Он многое понял, многое угадал… Многое – для вас, не способных не только проникнуть за черту, хотя бы мысленно, но просто не верящих в эту черту. А для нас – капля в море.

– И как же прикажете вас звать-величать? – Артём мужественно взял на себя роль посредника в контакте с нечистой силой, ибо его друзья и подруги находились в состоянии столбняка. Крепко помня о незавидных виражах судьбы булгаковских героев, а вкупе с ними о злокозненных пристрастиях выходцев из потустороннего мира, он старался сохранять вежливый нейтралитет. – Господин Лукавый? Князь тьмы? Ваше демоническое величество?

Незнакомец сделал мах рукой, отметая предположения:

– Увы, на великие роли я не сподобился. Я художник Альберт Ким.

– Просто художник? – не поверил своим ушам Артём.

– Что значит «просто»? – оскорблено вскинул тот подбородок. – Художники, юноша, это творцы! – он бросил взгляд на жаркие язычки пламени забытого всеми костра, растёр ладони. – Вы позволите? – и, не дожидаясь согласия, шагнул к огню. Присел на брёвнышко, передёрнув плечами, протянул руки к багрово-оранжевому цветку, подпрыгивающему в безуспешном стремлении улететь высь. – Зябковато у вас тут.

Обыденность поведения ночного гостя разогнала потустороннюю жуть, и ребята стали оттаивать. Тоже подтянулись к костру, расселись на другом бревне, напротив. Девушки всё-таки поостереглись удаляться от Артёма, прибились к нему по бокам. «Юноша» карябнуло по нервам. Когда старший так к тебе обращается, это звучит естественно, но ежели сверстник – похоже на издёвку. Однако лицо Альберта излучало добродушие, и парень не стал лезть в бутылку. Пока. До выяснения…

– Нам, конечно, далековато до настоящего Творца, – продолжал развивать свою мысль художник, довольно щурясь от ласки пламени и уютного потрескивания. – Однако и мы создаём иные миры. Воплощаем на полотне неизречённое, недоступное приземлённости, проникаем в незримые сферы…

– А эти, – осмелился подать голос Колян, кивнув на свиту нового краснобая-философа (только успели прогнать одного, как явился другой ему на смену!). Многострадальные нефорские берцы всхлипнули, когда тот чуть поменял положение ног, но не произвели на хозяина должного впечатления, обычно сопровождаемого сочными комментариями, зато вызвали кривую усмешку собеседника, которую тот безуспешно пытался подавить. – Тоже художницы?

Альберт оглянулся на своих спутниц, в нерешительности жмущихся в сторонке, жестом пригласил присоединиться.

– Прошу любить и жаловать, – начал он представлять странных незнакомок, – рыжекудрую зовут Стелла, – женщина в ответ улыбнулась, кивнула. В свете костра стало видно, что при всей похожести копия была старше Стаськи лет этак на восемь-десять. Юбка-годэ (такой покрой девушка тоже любила) чуть ниже колен, кружевная белая блузка (в список приоритетов учительницы никогда не входила), а вот туфли были те самые, сберегаемые на выход, для торжеств. Эта пара так и осталась в Арканти, в академическом общежитии, когда Ян принёс ей на смену спортивные тапочки. – Она врач. Блондинку зовут Карина, – копия Инны тоже была существенно взрослее профессорской дочки (простое совпадение? Или…), и её одежда ни в коем разе ничего общего с готическим стилем не имела: классические синие джинсы и клетчатая рубаха с закатанными выше кисти рукавами. Были ли такие вещи у оригинала, по выражению чумазой физиономии Стаська понять не смогла. Нефор воду разлил, Инна осталась неумытой, разводы по всему лицу засохли, превратившись в шедевр абстракционизма, к которому с профессиональным интересом приглядывался художник. – Увлекается дизайном широкого спектра. Чтобы исключить досужие домыслы, скажу сразу: они мне не родственницы и не близкие подруги, наше знакомство было мимолётным, на одной из моих выставок.