Александр Бруссуев - Я написал книгу

Величественное здание гимназии, долго не ветшавшее, предали огню через возрожденную из пепла банду поджигателей. В тот год горело много: и школьный гараж, одновременно с магазином через дорогу от него, и жилые дома, и церковь, и сараи, и вот – Екатерининская гимназия. Конечно, озабоченные пожарные следователи нашли причину в плохой проводке, даже в одном из недавно принятых в жилой фонд домов. Надо было успокоить обывателей, но больше, по ходу дела, успокаивали себя.

Аркадий отрастил себе окладистую бороду, целую гриву волос и стал напоминать одного из Зи-зи-топов, вот только вместо гитары он все больше держал в руках кисть и краски. Почему-то именно борода бесила всех, начиная от совсем незнакомых прохожих и сопливых ментов-пэпээсников, до всех наших престарелых родственников. Я никак не давал оценку происходящему, потому что можно не знаться с другом детства – в конце концов, ничего не объединяет кроме далеких воспоминаний – но с родственниками дело обстояло по-другому. Кровные узы заставляют принимать своих такими, какие они есть. Потому что с кровными родственниками, пусть даже кровь разбавлена другими вливаниями, не считаться нельзя.

Аркадий очень удивился, когда узнал, что я вот так самовыражаюсь, через книготворчество нахожу свою Истину. А потом настало время удивляться мне.

– Дай почитать свои прежние книги, – сказал он.

– Зачем? – ничего более умного спросить я не сумел.

– А ты их пишешь для того, чтобы потом прятать? – усмехнулся он.

Аркадий был первым человеком, который попросил у меня почитать мои произведения, и, пожалуй, стал первым человеком из всего круга моих знакомств, который прочитал все, что я написал.

Я стал у него бывать. А иногда и он стал бывать у меня на даче, порой, даже имея возможность оценить легкий пар нашей бани.

Обладая талантом художника и видением истинной картины в порченных и изломанных людьми старинных иконах и вещах, он мне поведал много интересного о нашем прошлом. Конечно, не о том прошлом, о котором изданы учебники и сняты фильмы, а другом, более логичном и от этого правдивом.

Почему-то люди, занимающиеся историей, становятся объектами пристального внимания. В основном это внимание тайное, но временами проявляющее себя в крайне недружественных актах со стороны. Чья это сторона – отследить трудно. Одно можно сказать со всей определенностью: враждебная. Дружественной ее назвать нелегко, потому что все известные имена, у которых, так уж сложилась, возникли некоторые научные разработки по историческим темам, делались безвременно усопшими. Две небольших книги Виктора Паранина подразумевали последующие, да внезапно он умер. Левашов, чьи глаза смотрели в разные стороны, а мысли разбегались, как атомы в Броуновском движении, тоже помер. Амбициозный и конъюнктурный Олег Грейг, бросившийся в исторические скандалы, тоже не избежал внезапной кончины. Можно, конечно, добавить, что и Галича убила электрическая розетка – мол, все в этом мире бывает. Ни мне, ни Аркадию не хотелось пока проверять существующее положение вещей на себе самоем: дети еще маленькие, да и возмущать общественность не имелось ни малейшего желания. Я – сам по себе, брат мой – сам по себе, а общество – само по себе. Пусть его, это общество, развивается, как ему вздумается, верит, во что хочет и живет, как ему надо.

Сами по себе мы с Аркадием были консерваторами, но консерватизм каждого был индивидуален. Ни он, ни я не пытались воздействовать друг на друга, просто жили так, как у нас получалось.

Были в нашем городе и другие Зи-зи-топы, про них временами писали газеты, они позиционировали себя, как некие поборники национального единства, богоизбранности и святой Веры. Я совсем не общался с ними, был даже не знаком ни с кем, разве что с одним человеком из них служил в свое время как-то в армии. Вот они не были бессребрениками: дома, необывательского класса машины, многомесячные поездки в кампусы куда-то на Юго-Восток, к теплому морю. Себя, в общем-то, эти бородатые парни, и их жены в платках, и их многочисленные дети ни в чем особо не ограничивали. Молодцы! Только общаться с ними мне по-прежнему не хотелось.

У Аркадия не было ни мобильного, ни какого другого телефона, радио и телевизор даже не подразумевались в интерьере. Зато со всех сторон он был окружен датчиками, которые могли быть пожарными, или сигнальными о взломе, или же таковыми не быть. Я, как жертва паранойи, больше склонялся к последнему.