Карл Май - Том 11. Из Багдада в Стамбул. На Тихом океане - рассказы

— Спасибо тебе. Я знаю, как хорошо ты к нам относишься, но я прошу тебя: давай возобновим этот разговор в Гадиме. До джербоа мы в наших одеяниях еще дотянем, а там дальше поглядим. Благодарю за то, что…

Я замер на полуслове — в соседнем кустарнике низкорослой шелковицы мне послышался какой-то шорох.

— Нам нечего опасаться, эмир, это какой-то зверек, может быть, птица, ящерка или уж, — успокоил меня мирза.

— Мне знакомы все шорохи леса, — ответил я, — это был не зверь, а человек.

В несколько прыжков я обогнул кустарник и схватил мужчину, который уже собирался улизнуть. Это был один из слуг перса.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я.

Он молчал.

— Говори, или я вырву тебе язык!

Тут он открыл рот, но издал какие-то нечленораздельные звуки. Тут подошел мирза и произнес, увидев его:

— Садык, это ты? Он не может говорить, он немой.

— Но что ему надо в этих шелковицах?

— Сейчас он мне расскажет, я понимаю его язык. — И, повернувшись к нему, спросил: — Садык, что тебе нужно?

Пойманный врасплох слуга разжал ладонь и показал пучок трав и горстку ягод.

— Откуда ты пришел?

Садык показал на лагерь.

— Ты знал, что мы находимся здесь?

Он покачал головой.

— Ты слышал, о чем мы говорили?

Снова тот же жест.

— Ну ладно, иди, только не мешай нам больше.

Садык ушел, а его хозяин объяснил мне:

— Альва поручила Садыку набрать ягод и трав, которые нужны при жарке глухарей. Случайно он напал на нас…

— И подслушал, — вставил я.

— Но ты же видел, что он это отрицал.

— Я так не думаю.

— О нет, он верный человек!

— Его лицо мне не нравится. Человек с узким, раздвоенным подбородком склонен к фальши. Это, конечно, мое мнение, но до сих пор так оно и было. Он родился глухим?

— Нет.

— А отчего он потерял дар речи?

Мирза помедлил с ответом, потом произнес:

— У него больше нет языка.

— Ах, значит, раньше он мог говорить? И его ему отрезали…

— Увы, — грустно проговорил перс.

Я с содроганием подумал о бытующем до сих пор жестоком обычае обрезания и даже полного отрезания языка. Он по-прежнему процветает в странах Востока и Южной Америки, особенно где много чернокожих рабов.

— Хасан Арджир-мирза, — снова затянул я свою песню, — я вижу, ты с неохотой возвращаешься к этому разговору, но этот Садык мне не нравится, я не могу доверять ему — его присутствие при нашем разговоре мне подозрительно. Прошу тебя, расскажи мне о том, как он лишился языка.

— Я проверял его, эмир. Он верен мне и честен. Но ты сейчас узнаешь, что заставило моего отца пойти на этот жестокий шаг.

— Твоего отца? Что ж, это действительно очень интересно!

— Этот Садык в детстве был оруженосцем отца и передавал его распоряжения, приказы и указания. Он много бывал в доме верховного муфтия и видел его дочь. Она нравилась ему, а он был красивым малым. Однажды он перепрыгнул через ограду сада, где она возилась с цветами, и отважился заговорить с ней после того, как она ему отказала. Его схватили. Из уважения к моему отцу парня не казнили, а приговорили к вырыванию языка, причем по приговору это должен был сделать отец. Он был многим обязан муфтию, и за это тоже был ему благодарен: отец позвал аптекаря, одновременно и опытного лекаря, который и вырезал Садыку язык.

— Это было хуже смерти. Садык с тех пор постоянно жил с отцом?

— Да, и отца мучили боли Садыка, ибо он очень дружелюбен по характеру. Но на них лежало проклятие.

— Как это?

— Муфтий умер от яда. Аптекаря тоже нашли однажды поутру у дверей своей аптеки, а девушка утонула на речной прогулке, когда баркас, задрапированный до неузнаваемости, врезался в ее лодку и потопил ее.

— Все это очень подозрительно. Убийц не нашли?

— Нет. Я знаю, что ты сейчас думаешь, эмир, но твои предположения лишены оснований, так как Садык часто болел и как раз в те дни лежал пластом в своей комнатушке.

— И ведь твой отец умер неестественной смертью?

— Он погиб во время рейда. Садык и один лейтенант сопровождали его. Садык спасся один, весь израненный, отец же и лейтенант погибли.

— Хм! А Садык не признал убийц?

— Было темно. Одного из убийц он узнал по голосу — это был давний враг отца.

— Которому ты мстишь?

— Судьи освободили его, но он мертв!

Выражение лица мирзы подсказало мне, какой смертью умер тот враг. Он предостерегающе вытянул руку и сказал:

— Все это позади. Давай возвращаться в лагерь. — И он двинулся в сторону стоянки.

Я какое-то время еще сидел, размышляя об услышанном. Этот Садык был или совсем потерянным, лишенным лица человеком, каких мало, или воплощением зла и мести. Во всяком случае, его нельзя было выпускать из виду.