Евгений Константинов - Товарищ пришелец

– Нет, не получится. И Ольге не объясню, что надо вот так взять и работу бросить, да и Москва не для меня по той же причине, что для тебя Хабаровск. Здесь все свое. Если надо, найду, кто поможет. А там мы просто местами поменяемся: ты окажешься на моем, а я на твоем.

– Ну, смотри. Приглашение в силе, и остаемся на связи. Только лишнего по телефону не говори. И еще, когда таскать начнут, лучше ничего не врать. Рассказывать правду, но по минимуму: то, что не спрячешь. Так, как ты же и предлагал. А остальное: не знаю, не помню, не слышал. Мы же чуть не утонули, кто что после такого много вспомнит!

– А как быть с мирами, да и с остальной фантастикой? Оба рассказываем или оба молчим?

– Давай так. Про Белявского службы знают, значит, прятать здесь нечего, а вот про миры непонятно. Говорим, но немного, и называем так, как вначале думали: галлюцинациями или миражами. Здесь уж нас к ногтю не приберут: тебе приглюкалось одно, мне другое…

Разговор закончить не успели. Громкий двухгорлый крик «Папа здесь!» объявил о том, что закуток около туалета обнаружен.

Каждый из близнецов ухватил за руку свою добычу и потянул в обход газетного киоска. Павел поупирался, поддерживая игру. Взгляд упал на боковое окошко-витрину, в которой были выставлены канцтовары. В груди резануло – среди прочих мелочей лежал почти такой же блокнот, какой служил ему дневником. И сразу радостное настроение исчезло, навалилась тоска. Так уж бывает, что вещь, не игравшая в событиях реальной роли, оказывается якорем, за который цепляются воспоминания. А тут дневник, собственно и предназначенный для воспоминаний.

Вышли в зал ожидания, до начала регистрации оставалось всего лишь несколько минут. Обменялись несколькими фразами. Павел спохватился и продиктовал свой московский адрес, телефоны. На всякий случай дал и номер телефона главного редактора – будет у кого спросить, если придется разыскивать. При взгляде на то, как Ольга записывает номера, вновь всплыли мысли о дневнике. Павел извинился и вернулся к киоску. Может, лежащий в кармане блокнот, пусть и не дневник, а просто похожий блокнот с чистыми листами, сломает неприятные ассоциации. К тому же будет куда записать то, что удастся восстановить по памяти…

– Счастливого полета, – улыбнулась Ольга, а Василий просто пожал руку. Близнецы ничего не сказали, занимались поеданием эскимо – на скорость.

На контроле Павел предъявил свой изрядно потрепанный паспорт и выписанный с помощью Ольги новый билет. Пройдя за барьеры, еще раз махнул рукой провожавшим.

После ночей, проведенных у костра, после изнурительного сплава и тряски в машине человека-миноги самолетное кресло показалось верхом комфорта. Восемь часов полета представлялись возможностью отдохнуть и, главное, выспаться. Проспать в тепле и покое все это время… ну, разве что с короткими перерывами, когда будут разносить еду и напитки…

Но сон не шел. Точнее, наступила самая неприятная из возможных полудрем, когда мозг не бодрствует, но и отдыхать не желает. Перемалывает вместо этого ранее происшедшее, зацикливаясь на каждой проблеме или обиде, делая из нее нечто страшное и неразрешимое. А тут даже хуже… проблемы ведь действительно страшные и неразрешимые.

«Когда мы вышли из зоны… да, точно, из зоны… зона, как у Стругацких… Почему ничего не прекратилось? Или прекратилось? Но откуда же тогда киевляне? Из 1986 года, когда их город поливалками от чернобыльской радиоактивности мыли? Они еще про портвейн говорили – в анекдотах про Чернобыль всегда портвейн… Их ведь встретили здесь, когда уже перешли границу. Или мы границу перешли уже после них, когда мне вдруг полегчало? И еще лягушка, жрущая бутылку…»

«Минога… Почему Минога нас встретил? Не может быть таких совпадений! Не мог он знать, когда именно мы доберемся до станции. Может, Минога тоже из спецслужб? Или на пришельцев работает? Нет, вряд ли. Тогда бы все иначе… Спецслужбы одиночку бы не послали, а пришельцы в Хабаровск бы их с Василием не повезли…»

«Катюша…» – внутри все сжалось от мысли о ней. Попытался закрыться, занять себя мыслями же, но другими. Но вспомнил о Таймеше и понял, что его исчезновение тоже чувствуется как невосполнимая потеря. Нахлынули ощущения, воспоминания об ощущениях… О полном взаимопонимании, слиянии сознаний человека и рыбы…

Павел понял, что заснуть не удастся. Так почему бы не повышибать клин клином? Раз лезут в голову мысли и воспоминания, почему бы их не записать? Достал купленный в киоске блокнот. Действительно точно такой же, в каком вел дневник. Страницы, редко линованные, пронумерованы, жесткая обложка. Разве что этот бежевый, а тот был коричневатым, но это совсем уж мелочь.