Дмитрий Котенко - Дериват

– Что это все значит? Кто вы? – захлебываясь от дождя, Крео в невыносимом мытарстве старался держать силу воли перед нависшим роком. – Я как будто видел вас, и каждый шаг, который бы я ни сделал, отдалял меня от вас. Это было во снах… Кто вы и что вам надо?

– Преследовали по винтовой лестнице башни бесконечного абсурда, – отступая ближе к кромке крыши, человек в черном раскрыл свой подлинный оттенок одеяния: серый промышленный макинтош скрывал не менее серые и совсем сырые от погоды военные штаны, заправленные в сапоги со старыми истертыми кевларовыми вставками. – Пока что мне нужно было тебя просто увидеть.

– Стой!

Целостность картины всевышнего гнева на жалкость людей в виде ветхозаветного ливня нарушило раннее невиданное Крео явление, своей сказочностью оно могло затмить исполинскую внушительность грозовых раскатов грома: человек в черном – или сером – стал распадаться на мириады наночастиц, освобождая пальто, которое, не успев упасть оземь, также расщепилось в микроскопические наномашины и проследовало извивающимся хвостом ската за основным массивом пчелиного роя. Петляя из стороны в сторону, все, что пару секунд назад было незнакомцем, изобразило в воздухе идеальную аналемму. Это происходило на фоне вечернего бушующего дождливого неба. Покружив еще немного окрест небоскреба, наночастицы, сгруппировавшись, стремительным рывком закрутились в спиралевидный узор: зрелище отдавало истым шаманским предначертанием.

Спустя несколько непродолжительных витков искусственные насекомые унеслись вдаль расплывчатых в поволоке осадков неоновых контуров, оставляя за собой только лишь усомнившегося в трезвости собственного существования Крео Спри. Мужчина осознал, насколько неодолима представшая перед ним сила. Отныне повелителя мух не существовало, был лишь повелеваемый мухами.

– Правда, правда? – удивленный голосок сочился невинностью. – О, то есть всего какая-то пара месяцев отделяет нас от шелкового песочка пляжной гряды? Я уже вижу, как эти… эти наикрасивейшие ракушки, закопанные в земле, остужают наши с тобой загорающие тушки. О, да…

– Честно, маленькая. – Джуллиан давно не видел Афродиту настолько живой: на протяжении последнего года она, помимо будней, умудрялась также выходить на работу в один из выходных дней. Приползая поздними ночами с выжимающей все соки крупнейшей в Осевом полисе юридической фирмы, хрупкое создание валилось с ног; юноша только и успевал что подхватить любимую и посадить себе на колени. Покачивая девушку, словно измотанного беготней ребенка, Джуллиан видел лишь пустое лицо: в ответ оно безмолвно смотрело на суженого и восполнялось редеющим в течение дня силами – ощущение любимого смазывало внутренние двигательные шестерни и заставляло Афродиту продолжать путь. – А море, которому не видать конца и края, легко семеня приливами, будет убаюкивать твой беличий азартный моторчик прямо у меня на руках.

– А ты от этого же умиротворения нежно положишь свою голову мне на темя. – С мечущимися в животе бабочками Афродита съедала Джуллиана жаром своих глаз: теплота нахлынувших чувств не на шутку взволновала нутро.

Так все и было в их обычном распорядке. Юноша, не желая проявить малейшей йоты грубости, в флегме искренней заботы прислонялся щекой к шелковым прядям девушки, как только она, сжавшись в комок в его объятиях, отдавалась натиску неминуемого сна. Но чтобы со спокойной душой за завтрашний день уснуть, Джуллиан, не щадя своего здоровья, с головой погружался в работу. Он просил свою начальницу, с превеликим удовольствием взявшую ушлого юнца себе в подчинение, завалить его как можно большим количеством поручений. Бэа Ханаомэ Кид не переставала удивляться схожести неиссякаемого честолюбия мальчишки со своим собственным. Юноша, не желая, чтобы его девушка продолжала пытать себя непрекращающейся загруженностью, подрабатывал по субботним утрам помощником редактора радиоэфирного канала. Однако больше всего он старался в рабочие сутки не подвести свою начальницу в комиссии по трансконтинентальной нейробезопасности. Словом, в его руках заключалась судьба благополучия существа – одна из редких сакральных причин радоваться в мире, полном безразличия. Соприкасаясь бледными от внешней истощенности, но живыми от внутреннего спокойствия телами, они, засыпая в столь неприхотливой позе, принадлежали только друг другу.