Ольга Апреликова - Злое Лето

– И я с вами! Я – везде с вами!!

– Это ты ей донес? – спросил Рокот у Лета.

– Да она и так в контуре, – непонятно ответил он. – Волшебница. Ну, и что теперь? Куда вы с ней в Лабиринт? Пат.

– А вот еще посмотрим!

– С кем ты все время разговариваешь? – спросил Шестой. – Ой. Чего ему надо?

К ним шел худой старик в синих шароварах. Выглядел он свирепо. Рокот пожал плечами и пошел навстречу старику. Старик остановился, ожидая, когда он приблизится. Рокот подошел и даже чуть поклонился:

– Давай я один схожу в лабиринт? Ты же от меня хотел избавиться?

– Я бы лучше от них избавился, – царь кивнул на мальчишек.

– Тогда ты избавишься от будущего.

– Будущее – это ты. Царем станешь. Я уж давно это решил. Как только узнал, что ты родился.

– Я не хочу! Я хочу только Синие Горы!

– Да бери ты себе свои Синие Горы, – пожал плечами подошедший Злое Лето. – Только вместе со всей остальной картой.

– Не с картой. С ними, – Рокот оглянулся на мальчишек.

Они стояли тесной кучкой, плечом к плечу, оберегая сестричку. Лучшие на свете братья. Стояли, все понимая, и ждали, что он сделает. Рокот посмотрел на царя, потом на Злое Лето.

– Ну, что тут думать? – нетерпеливо притопнул Злое Лето. – Корона же. Царствуй на славу.

Ну, корона. Можно взять и стать самым главным на этой плоской, ровной земле. Но зачем?

– …Гонец! – закричал герольд. – Черный гонец из княжества Синие Горы!!

Рокот обернулся. Старик положил руку ему на плечо – рука немного дрожала. Черный гонец… Кто умер?

– … Он такой странный. Я бы не стал его никому показывать.

– Даже для вас, братьев сестрички в золотых узорах?

– А то ты ей не брат!! Рокот, ты тут за эти три года одичал… Вояка будто и все. Включи мозги.

– Отстань. Мне надо удержать княжество. А в столице вы вместе, да с Летом – без меня справитесь. Мне тут… Надо разбираться. Да этот вот еще, мелкий, но такой… Странный, да. Искры эти золотые, то по коже, то вокруг… Что-то не так с ними. Вот у сестры – узоры живые, красивые, в них какой-то смысл. Или ваши браслеты – вы ж всегда на связи друг с другом. А это что? Просто пыль золотая.

– Надо бы, чтоб Злое Лето на него посмотрел.

– Заклинания бы пошептал?

– И пошептал бы. Да не в искрах дело. Просто младенцы не бывают такими умными. Слухи уже ползут, Рокот, зачем тебе проблемы с народом? Я проходил мимо караулки, сам слышал, как солдаты шептались, мол, ангелы на земле – к беде. Спрячь его. Или давай я его в столицу отвезу?

– Нет, я его никому не отдам, он мой братик… Но спрячу, ты прав. Нечего людям с ума сходить.

– Не больно-то ты его любишь.

– Так ведь мама умерла из-за него. Я понимаю, нельзя винить ребенка в том, что он родился так, но…

– Почему ты не дал ему имени?

– …Не знаю. Привык думать, что он – братик. И все.

– Он и наш брат тоже. Какого будущего ты для него хочешь?

– Ты опять о том, что я должен вернуться в столицу? А княжество вот этому чертову ангелу оставить?

– Рокот, если ты не примешь нашу помощь, княжество тебе не удержать… Я же знаю о стычках на границах, знаю, что для твоих кровожадных соседей ты, пацан на троне, все равно что мишень.

– Если я приму ваши войска, Синие Горы перестанут быть моими.

– Это твои войска! Ты – царь! Отец уж два года, как умер – а ты все тут!

– Нет, не я царь, а вы, все двадцать девять. Сами управитесь. И пацаном я долго не буду. Как там Злое Лето? Мне надо с ним поговорить.

– Что ты задумал?

– Я хочу, чтоб Небесные силы дали мне такую волшебную бомбу, чтоб взорвал – и все врагов забыли. Чтоб все друг другу стали свои. И тогда никаких войн, никаких границ. И будем править не царствами, а всем материком.

– Ты фантазер.

– Давай допустим, что у них такая штука есть. Что тогда?

– Ты же знаешь, что они в уплату попросят.

– Знаю, да. Урожай людей.

– Не жалко?

– А что, Пятый, разве оно того не стоит? А дети новые народятся.

– Жалко.

– Оно того стоит!

– Если вдуматься, то да. И нам это, конечно, выгодно, когда все свои и никаких войн. Но черт его знает, как это потом обернется… И брата им отдашь? Он маленький как раз. Но ведь родной тебе. И нам тоже.

Если бы Рокот или Пятый отодвинули – лишь руку протянуть – огромную пыльную портьеру, зачем-то украшавшую вход в детскую, откуда они только что вышли, то обнаружили бы за ней его, вовсе даже и не прятавшегося, а занятого укатившимся прозрачным шариком.

Шарик был красивый, прямо-таки ненаглядный, хоть и исцарапанный, золотистый, выточенный из камня, и восхищал его искорками, похожими на его собственные. Шарик оставался у него до сих пор, и, катая его по столам, коврам или маленьким зеркалам, он вспоминал единственный разговор, объяснявший, почему его прячут и почему никуда нельзя.