Поль Монтер - Трясина

Теперь, стоя у кромки топи, Д’Эвре в недоумении поглядывал на Годара.

– Ну, ребята, до рассвета не так уж много времени, – кривя рот в ухмылке, воскликнул Огюстен. – Тащите сюда моего славного родственника, я хочу перекинуться с ним парой слов на прощание. Чего приуныли, не по нраву совершать ночные прогулки? Не беда, вам досталась лучшая участь, чем остальным. Утром каждый получит по пять экю серебром и бочонку вина.

Солдаты, что прежде поёживались от ночной прохлады и сырости, довольно переглянулись и поспешили выполнять приказ.

Вид пленного герцога был ужасен. От блузы остались лохмотья, иссиня-чёрные густые волосы слиплись от крови. Рана на лбу и рассечённая скула сильно кровоточили. Но высоко поднятая голова и презрительный взгляд карих раскосых глаз невольно вызывал уважение.

– Хм, а ты всё так же свысока смотришь на меня, Самюэль, – подмигнул Годар. – Хотя в твоём положении это весьма опрометчиво. Отчего бы тебе, наконец, не унять свою спесь и не молить о снисхождении? Ведь мы доводимся друг другу родней.

– Молить? Тебя? Жалкого бастарда 4 4 Внебрачный, побочный, незаконнорожденный ребенок ? – хрипло рассмеялся герцог. – Представляю твоё искренние разочарование, но я не стану падать на колени и взывать к милосердию. Ты никогда не был и не будешь моим родственником, Годар. То, что дядя прижил ребёнка с гулящей девкой, не сделало тебя потомком знатного рода.

– Вот скотина! – крикнул Огюстен, с размаху ударив связанного пленника по лицу.

Герцог отшатнулся и с трудом устоял на ногах. Вновь вскинув взгляд на мучителя, он растянул разбитые губы в улыбке.

– Даже причиняя муки ты ведёшь себя, как простолюдин. Признайся, Огюстен, тобой движет не благородный порыв покарать изменника, а простая зависть. Ведь ты знаешь, что все доносы на меня – ложь.

– Хочешь правду, проклятый отступник? – Годар рванулся к пленнику и, схватив его за горло, прошипел ему прямо в лицо: – Да! Да! Чёртов напыщенный высокородный осёл! Да, моя мать была шлюхой, и твоя семейка всю жизнь смотрела на меня сверху вниз. С самого рождения тебе досталось всё лучшее, а мне оставалось подбирать крохи. Титул, деньги, почёт, уважение. Девушка, которую я любил, преданные слуги и даже смазливая рожа почему-то достались именно тебе. Но теперь всё кончено, Самюэль, всё кончено! И когда ты сдохнешь, я стану по-настоящему счастливым человеком.

– Ну и дурак же ты, Годар, – усмехнулся герцог. – Ты можешь забрать мою жизнь, но и только. Гусак никогда не станет ястребом.

– Посмотрим, – внезапно успокоившись, бросил Огюстен. – Поверь на слово, бывший баловень судьбы, прекрасный Самюэль Бирн. Мне вполне хватит воспоминаний о твоём унижении. Я буду смаковать их в минуты хандры, уверен, они вмиг улучшат моё настроение. Эй, ребята, тащите сюда благородных дам, наш герцог соскучился по родне.

Бирн промолчал, но шевалье заметил, как сильно он сжал губы и как заходили желваки под его кожей.

– Сеньор Годар! – крикнул один из солдат. – Старуха, кажется, отдала Богу душу. Прикажете её тоже волочь сюда?

– О, нет, друг мой. Оставь… это представление для живых, мертвецы не смогу оценить его по достоинству.

И вскоре перед герцогом оказалась измученная молодая супруга, что в страхе и отчаянии даже не могла зарыдать, и, закусив бледные губы до крови, впилась затравленным взглядом в мужа. Бедняжка еле держалась на ногах, продолжая прикрывать выступавший живот.

– Сеньор! – не выдержал шевалье. – Думаю, следует отпустить несчастную женщину! Уж она вряд ли имеет отношение к преступлениям супруга. Проявите милосердие, наконец, ведь герцогиня ждёт младенца.

– Вы так трепетны, Д’Эвре. Это было бы уместнее для кюре, чем для воина. Не сменить ли вам камзол на сутану? Меня порядком утомило ваше постоянное заступничество, и я уже подумываю, не стоит ли доложить бальи 5 5 В дореволюционной Франции представитель короля или сеньора, управлявший областью, называемой бальяжем, в которой представлял административную, судебную и военную власть города о нём.

Жером промолчал. Он не обладал крепостью духа герцога Бирна, и страх заставил его прикусить язык. Шевалье поспешил укрыться за спинами солдат, чтобы избавить себя от мучительного зрелища. Опустив голову и шепча молитву, он внушал себе, что это единственная помощь, которую он в состоянии оказать приговорённым. А заслышав треск рвущейся одежды пленников и жалобный вскрик герцогини, он зажмурил глаза и затараторил слова молитвы громче.