Дмитрий Беркут - Клошар

Истинному питерцу не нужен повод, чтобы, проснувшись в четыре утра, притащить проигрыватель в коммунальную ванную, поставить пластинку с альбомом Ника Кейва, набрать горячей воды, и, лёжа в густой пене, острым лезвием опасной бритвы вскрыть себе вены.

Глядя на сгустки крови в тёплой воде, я глубоко и пронзительно ощущаю, что до меня в этом теле был другой. Он был лёгкий, надёжный, весёлый и целеустремлённый. С детством и шальной юностью, с надеждами и любовью. Он ходил босым по красной индийской пыли, приветствуя нищих и беседуя с богами. Он был настоящим. А потом он умер. Я занял его место. И стал жить его жизнью. У меня его лицо и имя. Он был мной, но я слишком слаб и труслив, чтобы быть по-настоящему им. Самое большее, чего я достиг – признался в этом во всём самому себе.

– Бляха, Дима! На фига ты это сделал?! – Саня стоял в дверном проёме в одних семейках и растерянно смотрел на меня. Он развёл руками и закатил глаза к потолку с разводами и облупившийся штукатуркой. Но тут же, словно стряхнув с себя лёгкое наваждение, схватил полотенце, накинул петлёй на мою руку и туго перетянул выше локтя.

– Хорошо, что тебе не хватило ума тут закрыться! А вот если бы я не проснулся? Ссссуууука! Дииима! Почему именно в четыре часа утра ты решил уйти в депрессию и убить себя? Пластинки он, понимаешь, притащил. Эстет херов. И ты погляди-ка, что мы тут слушаем: «Баллады об убийствах». Какой молодец, а? По смыслу подбирал? Почему не в четыре часа дня, когда никто не спит и каждый с радостью вызовет ментов? Там весна на улице, ты в курсе? Птички, сука, поют. А ты здесь, блин, в кровище плещешься. Ты думаешь, я мало в жизни крови повидал, а? Думаешь, мне хочется её снова видеть? А? Братуха…

Я молчал. А что я мог ему сказать? Что я морально устал? Или что-то ещё более невнятное? Я просто лежал в чуть тёплой уже, окровавленной воде, слушал увещевания Сани и тупо рассматривал замызганную кафельную плитку на стенах ванной.

В детстве, которое цветными диафильмами иногда всё же просачивалось из моего подсознания, ванная комната была для меня чем-то особенным. Частенько папа превращал её в настоящую фотолабораторию. Тёмное помещение, в котором при приглушенном красном свете творилось некое таинство. Он устанавливал на стиральную машину огромный агрегат, похожий на маленького робота из детских фантастических рассказов, а также красную лампу в металлическом корпусе. Высокий железный аппарат с поднимающимся по вертикальной штанге фонарём проецировал изображение с плёнки на деревянную станину. А папа, подкладывая бумагу под эти световые пятна, производил с ней некие магические действия, после которых при опускании чистого листа в ванночку с химическим раствором внезапно проступали вначале просто силуэты. А затем, прямо на глазах, появлялись изображения мамы, нашей квартирки, двора, меня и всего моего маленького мира. Иногда он, опуская руку в раствор, проводил пальцами по плохо проявившимся на фотографии местам. И те становились чётче. Получившиеся мокрые снимки он передавал мне, а я, стоя на деревянной табуретке, подвешивал их с помощью специальных плоских прищепок на бельевую верёвку.

Затем был глянцеватель – ещё один футуристический аппарат-печка, в который мы уже вместе укладывали фотографии. Потом из него доносилось лёгкое потрескивание горячих, доведенных до зеркального блеска фотокарточек. А мы тем временем играли в шахматы, уплетая кукурузные палочки из огромной миски.

И каждый раз, когда папа говорил: «Сегодня печатаем, Дима, неси красную лампу в ванную», – моей радости не было предела.

«Тёмная комната, – с замиранием сердца думал я, – тёмная комната».

От смутных воспоминаний внутри потеплело.

– Скорую не вызывай, – пролепетал я, не поднимая глаз на Саню.

– Конечно, не вызову. Психушка тебе нужна, а не скорая.

Он присел на краешек ванны и вытащил затычку из сливного отверстия.

– Дай закурить, братишка, – я посмотрел ему в глаза.

Саня усмехнулся какой-то своей мысли, пересел на пол возле ванны, прикурил сигарету и протянул к моим губам. Я сделал большую затяжку и выдохнул дым в потолок.

– Будем жить, брат, извини, – сказал я, сделав вторую затяжку.

Саня заметно повеселел.

– Так вены не режут, Дима. Ну что ты здесь напилил? Не дрова поди, посмотри сам-то. Правильно – это снизу вверх, от кисти до локтевого сустава.

– Что со мной, Сань? – я выкарабкался из ванной и голый уселся на пол рядом с ним. – Я даже убить себя как следует не могу. Я ничего не могу сделать так, как надо.