Сергей Фокин - Библия смерти

Приемный отец (подняв слишком много шума). – А ну стой! Я все равно зажарю тебя! Твой кусок свинины не стоит того, чтобы так за него бороться. Тебя выбросили словно мусор. Я кому сказал вернись! Ты должен слушаться своего отца!

Но маленький голожопый ребенок, шлепал босыми ногами по сырому асфальту и ритмично побалтывая своим съежившемся стручком, медленно уносился прочь, задрав ему в ответ средний палец на правой, обожжённой руке.

Приемный отец. – Как только поймаю, отрублю их тебе все до единого и затолкаю в рот вместо гарнира.

К сожалению (или вернее к радости для молодого запуганного до смерти ребенка), обезумевший старик, в погоне за счастьем, оступился на брошенную рядом с урной бутылку дорого вина и потеряв равновесие, разбил себе голову о торчащий из стены металлический прут. Нижняя челюсть, издав хруст раздавленной пачки с чипсами, была полностью оторвана и забрызгала своей кровью все в радиусе метра.

Боявшийся за свою жизнь Акайо на секунду обернулся, чтобы узнать, как близко за ним погоня и почувствовав фору, исчез за углом здания. Все действие заняло не больше пятнадцати секунд. Парень даже не увидел той огромной лужи крови, растекшейся вокруг трепыхавшегося в конвульсии трупа. Он был рад, что у него появилась возможность оторваться от преследования и даже не думал о том, что его временный отчим уже больше никогда не подымится с этого аула.

Он умер быстрее, чем заслуживал. По всюду были разбросаны гнилые зубы старика, а язык свисал практически до самых плеч. Из рваных волокон ткани струились остатки проспиртованной крови и душа ничтожно прожитого жизнь сосуда, старалась как можно быстрее покинуть это вызывающее неприязнь пристанище.

Спустя час, Акайо уже твердо знал, что ему удалось укрыться, но теперь его тревожило совсем другое – он был один в огромном мире, голый, грязный и голодный. Мелкие ожоги он пока не замечал, но совсем скоро они скажут о себе знать. Ему было всего шесть, а ведь это еще то время, когда о тебе обязаны заботиться другие, даруя любовное тепло и защиту.

Одиночество! Вот что стало его верным другом. Скитаясь первое время рядом с окраиной леса, Акайо питался выкопанными из земли червями и даже старался не думать о том, что ему следует отыскать одежду. Ночью он спал, укутавшись в солому, которая стала ему мягче домашней перины. Днем охотился на насекомых и собирал капли росы. Он настолько одичал за прожитые в такой резервации годы (а их так прошло около трех), что совсем не поверил своим глазам, когда на его пути показалась группа подобных ему. Люди! Здесь! В мире одиночества и покоя! Сложно даже представить, как должен вести себя мозг в подобной ситуации. Но мозг Акайо, насмотревшись за жизнью насекомых, решил притвориться мертвым и при первом же контакте, рухнул в высокую траву «без чувств».

Каланитисса (восторженно). – Ты видел, он услышал меня? Мы можем управлять его телом!

Акайо (тот, кто присвоил себе это имя). – Ты бредишь. Это совпадение и не больше.

Каланитисса (указывая на неожиданно проявившиеся покраснения). – Тогда что ты скажешь про свои ожоги?

Акайо (сходу). – Ментальная связь близнецов.

Каланитисса. – На любой вопрос, у тебя всегда есть ответ. Да что ты из себя все умного строишь. Ты мертв! Пойми это наконец. Это все игра. Игра нашего общего «Страшного суда», подаренная нам Ниррити… Увижу, разорву!.. Ты вместо своих кинопрокатов, должен беспокоиться о том, как нам от сюда сбежать, желательно живыми. Отправиться во Мрак я еще пока не готов. Здесь должна быть дорога в Чистилище.

Акайо. – Для чего ты туда так рвешься?

Каланитисса. – Для дальнейшей жизни в аду. Хотя я бы рассмотрел вариант выйти на Поверхность.

Акайо. – Ты уже пробовал, не надоело экспериментировать?

Каланитисса. – Я хочу опробовать другой способ. Здесь нас без конца будут пытаться извести, уничтожить. Отбить желание самой жизни. Поводырь, вот кто нам сейчас необходим. Понять бы кого она нам назначила?

Акайо. – Ты как знаешь, но мне и здесь хорошо. Тут спокойно и не надо ни за что беспокоиться.

Каланитисса (не сдержав эмоции). – Это все обман!

Акайо. – Пусть так. Зато здесь меня еще ни разу не пытались убить.

Каланитисса. – Зато с ума тебя свести, я вижу, удается им так просто.