Анастасия Ермакова - Следуй за белой совой. Слушай своё сердце

– Я знаю только, что мой прадед сражался бок о бок с Симоном Боливаром в той великой войне 12 12 Имеется в виду война за независимость испанских колоний в Америке (1810—1826). Симон Боливар – герой этой войны. . А это что-нибудь да значит, так сеньорита? Вы-то, наверное, лучше нас осведомлены о той войне?

Теперь улыбнулась я и ощутила на себя чей-то взгляд, будто бы скользнувший по мне из глубины зала. По коже пробежала легкая, едва уловимая дрожь.

Вспомнив недавний разговор, я невпопад спросила:

– А сколько у вас детей?

– Пятеро. Старшему 15, а младшему в прошлом январе исполнился год. Трое дочерей и два сына, – с искренней и наивной гордостью похвастался Рамон.

– Это хорошо, – машинально сказала я, почему-то ощутив странный приступ тревоги – мне казалось, что за мной кто-то наблюдает. – Хорошо, что у вас сыновья – они понесут дальше такую красивую фамилию…

– Они станут мужчинами и смогут заботиться о своих трех сестрах и о женах – и этого мне достаточно. А фамилия, да бог с ней, – усмехнулся красивый потомок конкистадоров и, затянувшись, выпустил несколько белых колечек дыма.

В то мгновение я уже вторично почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась.

Закатный блеск полыхнул в его темных глазах. И было в этом блеске что-то до боли неотвратимое. Как то, что солнце каждый вечер погружается за океан, а утром неизменно всплывает на поверхность. В голове мучительно кувыркались строки Есенина:

…Чтоб процвесть…

Мне стало душно, я попрощалась с Рамоном и вышла из бара. Спиной я почувствовала, что мой негласный визави поднялся вслед за мной.

Luna blanca y luna negra 13 13 Luna blanca y luna negra – белая и черная луна.

На пляже не было ни души. Уже вышла луна, и всё казалось ненастоящим и сонным.

Он повернул голову к заходящему на другом конце неба солнцу, и я поразилась тому, как изменилось его лицо в этом вечернем терпком, словно оранжевый ром, свете.

В тот миг я подумала: «Почему этот красивый молодой человек посвятил себя Богу?»

– Святой отец? – окликнула я его.

– Наш отец там, – ответил он, поднимая взор к темнеющему небу. – Я еще не священник.

– А я бы не хотела исповедоваться у такого священника, как вы, – с дерзкой улыбкой проговорила я, окидывая его взглядом явно не смиренной прихожанки.

Он почувствовал мою игру и, глядя на море, прошептал, но прошептал так, чтобы я услышала его слова:

– Здесь явно не хватает парочки языческих жрецов!

– Вы еретик? – рассмеялась я.

Он посмотрел на меня очень внимательно и быстро сказал:

– А вам хочется считать меня еретиком?

– Возможно!

Он поднялся с песка и тихо проговорил:

– Похоже, жизнь на Карибских островах явно переоценивают. До свидания.

– Вы завтра будете служить мессу?

– Нет, завтра я еду в Гран Пьедру – соседний городок на другом конце острова. Вы еще не видели кафедральный собор Эсперансы?

ТРЕТИЙ ДЕНЬ

Темнеет в этих широтах рано, и около семи вечера постепенно начало смеркаться.

После дневной исповеди я находилась в неком неестественном для меня состоянии тревожного возбуждения. По телу пробегала мерзкая дрожь, ужасно хотелось пить, и, самое главное, – на протяжении уже нескольких часов меня не покидало предчувствие чего-то важного и странного, что будто бы должно вскоре случиться.

Я мысленно прокрутила в голове прошедший день.

В два часа вместе с Анабелью я пошла на дневную мессу и по окончании службы, сама того не желая, каким-то чудесным образом оказалась в исповедальне.

В четыре часа я вышла из церкви. Странное чувство тревоги засело в груди после этой исповеди. Я не сказала ничего особенного, и в то же время я рассказала про себя так много священнику, который слушал меня почти молча и даже смиренно по ту сторону исповедальни.

Был мужчина, не было любви… Даже и обмана не было. Было отчаяние и желание забыться. Нет, даже не отчаяние. А безразличие. И от этого хотелось бежать. И я сбежала…

Солнце стояло еще высоко, и жара было просто невыносимая. Я подошла к старой акации, растущей совсем рядом с церковью, прислонилась к ней и, достав из сумочки новенькую, не открытую еще пачку дорогих американских сигарет, которые здесь разрешили продавать совсем недавно, машинально принялась рассматривать серого, куцего и какого-то нескладного голубя.