Эд Кузиев - Химера, дитя Феникса

– Смотри, малёк-то не промах, даром, что третьей луной взращён. И походку узрел, и мздоимство младших, за солнцем следит, не удивлюсь, что и счёт разумеет, что редкость в его годы, – проскрипел самый противный из септов, с длинным шрамом на лице, что разбил его правую бровь на треть, исковеркал бельмом глаз, посек нос и оттопырил жеванный кусок нижней губы.

– Продолжай,– с теплотой вторил ему Старший.

– Отец Богард сразу подобрался и подмигнул мне, как будто дичь крупную принёс домой, кривонога там или куслицу. Я понял, что он в сильной радости находится. Потом нас разбили парами, мне досталась Марта, она была очень встревоженная и кусала губы. На сей раз все было иначе, речи братья церкви не вели, про стройку тёплого храма не поминали.Тот, кто зашёл, выходили через заднюю длинную дверь, и узнать, что там происходит, не представлялось возможным. Дождавшись очереди,мы с Мартой зашли, нас рывком усадили на скамью причастия. Новый брат наложил длань на лицо Марты, отчего она сразу начала плакать и дрожать. Брат снял с неё руку ополоснул в чане и сказал: – "Сгинь, блудница". Девушка тотчас вскочила и, не разбирая дороги, помчалась прочь. Ко мне однорукий долго примерялся, зажёг лучину об палец и начал кружить ею у носа.Мне стало вдруг тепло и уютно, как на теплом камне после мороза. Я начал засыпать, но всё видел. Я видел топор двухсторонний у брата за спиной и как будто обе его руки, стены в красных пятнах,себя в болячках, хотя, господа, мое тело чистое, Я песком каждый день утираюсь да на костре одежду сушу.

– Тише, тише, малец. Не переживай, говори дальше.

От голоса Старшего Септория становилось легко и уютно, как от редких песен маменьки, когда она сытая и, сидя на теплом камне, гладила меня по голове. Я помню эту песню, про розовое чудовище, которое все обижали, как и меня.

– Продолжай, – каркнул шрамированный, и Я вздрогнул.

– Потом брат взял меня одной рукой и погрузил в купель, мне стало страшно, и я выпустил весь воздух, что держал в груди. Когда он меня вытащил, меня стошнило водой, так как был натощак, и долго кашлял. Однорукий сказал мне: – "Поздравляю, ты– Светоч путеводный". Потом прибежали Брутос и Ишум, вытерли за мной пол и даже не поколотили. Отвели меня к отцуБогарду, сунули ему туесок и кошель, мне же одели Знак и, поклонившись, ушли. Папенька меня долго выспрашивал в сторонке, а как услышал про Светоча, тотчас заплясал, смешно выкидывая коленца, как при рождении сестры.Потом мы пошли в корчму. Отец много говорил, что его с Маменькой заботой родилось чудо Светоча, и Я должен не забывать их и всячески помогать, потому как сестра хворая, а охотников у нас половина поселения. Так же спросил, в какой цвет лучше выкрасить контейнер. Я ответил, что сестричке понравится красно-жёлтый, как солнце. Потом Отец долго хлопал меня по спине всю дороге, как и люди в корчме, кажется, хотели выбить весь дух из моего тела. Богард купил мне чистую воду и солёный корень бодрости. Он горчил, но Я терпел. Отец много пил и хвастался, что и дочка вырастит, как минимум Искусницей, и сможем перебраться в городище, в смысле уже они, меня-то забирают скоро. Уже вечером чета хозяина корчмы покормила меня отрубями и сечкой шкуры кривонога и положила спать на лавке в кухне. Утром Папенька допытывал Краснобая, хозяина корчмы, куда делись все чешуйки из кошеля, и сетовал, что меня нужно было на них одеть и обуть, а теперь стыдкак. Потом отобрал у меня корень бодрости и обменял его на бражку, чтоб не помер в дороге.

Дома братья меня обняли и просили не помнить старое, то есть побои и унижения, сказали, что это для того нужно, чтобы талант проснулся, и старались они для меня. Маменька ругалась на папеньку, потом обняла меня и заплакала, накормила сушенными червями, положив в лоханку на горсть больше, чем братьям. Отправила собирать вещи, а сама до утра шила штаны и поясок и ладила куртку брата. Утром Я пошёл по обычаю, прощаться со всеми соседями. Мрак расплакался, так как теперь он самый слабый в поселении, и просился проводить меня до лесолесья, чтобы доказать свою храбрость и отвагу. Марта в своём контейнере отвела меня за циновку, жарко поцеловала и отдала порванный кошель отца, с тринадцатью чешуйками. Сказала, что нашла у корчмы, хотя кушак отца Я заметил в углу. Кошель Я отдал матери, пусть трав купит сестричке. Себе оставил только три, город – он денег много хочет. Подарили мне много чего: пуговицу, хвост водяной крысы, сломанный деревянный нож, стекляшку и зубы хищников.